Французская революція 1789-95 г. въ освѣщеніи И. Тэна. - [15]

При такомъ положеніи дѣлъ не можетъ быть и рѣчи о томъ, чтобы поставить предѣлъ произвольному распоряженію государственнымъ достояніемъ, несмотря на то, что во многихъ отношеніяхъ интересъ короля и его самолюбіе совпадали съ общею пользой. У него есть опытные совѣтники; по ихъ указанію, введены многія реформы и основаны благодѣтельныя учрежденія. Но въ феодальномъ ли видѣ или въ преобразованномъ, Франція все-таки остается собственностью короля, которою онъ можетъ злоупотреблять по своему усмотрѣнію.

Такимъ образомъ центръ государства, въ Версалѣ, былъ въ то же время и центромъ зла. Феодальный порядокъ, охватывавшій въ Германіи и Англіи живое еще общество, во Франціи превратился въ рамку, механически сжимавшую массу людскихъ атомовъ. Въ этомъ обществѣ еще сохранился внѣшній порядокъ, но въ немъ уже нѣтъ порядка нравственнаго.

Это описаніе общественнаго строя до-революціонной Франціи тѣмъ болѣе эффектно, что оно построено у Тэна на рельефномъ противоположеніи древней эпохи, когда духовенство и дворянство были «спасителями» общества — позднѣйшей, когда ихъ преимущества и жертвы, приносимыя имъ народомъ, не оправдывались никакими съ ихъ стороны заслугами. — Тэнъ не пожалѣлъ красокъ при изображеніи того значенія, которое имѣли средневѣковая церковь и феодальная баронія, чтобы съ помощью контраста еще ярче изобразить неразумность сословныхъ привилегій XVIII вѣка. Но въ данномъ случаѣ, какъ и въ другихъ подобныхъ, литературный эффектъ ослѣпилъ самого автора-художника. Исходя изъ совершенно вѣрной мысли, что происхожденіе привилегій прелатовъ и сеньёровъ стоитъ въ связи съ общественной ролью, которую они играли въ прошломъ, Тэнъ преувеличилъ ихъ заслуги. Церковь и даже самая религія у него являются какъ бы продуктомъ духовенства{13}, а государственный строй — дѣломъ феодальныхъ сеньёровъ. Конечно, преобладающее значеніе духовенства въ средніе вѣка объясняется его религіозною ролью, но сословныя его привилегіи вытекаютъ изъ того положенія, которое французское духовенство заняло въ государствѣ, какъ землевладѣльческое и феодальное сословіе. Подобнымъ образомъ нужно сказать, что услуги, оказанныя военными людьми обществу въ анархическую эпоху, послѣдовавшую за Карломъ Великимъ, играли несравненно меньшую роль въ созданіи феодальныхъ привилегій, чѣмъ захватъ государственныхъ функцій, присвоенныхъ мѣстной аристократіей еще въ эпоху, предшествовавшую Карлу Великому, да и самая анархія IX и X вѣка была дѣломъ феодализма, разложившаго возникавшій государственный строй. Далѣе нужно имѣть въ виду, что сословныя привилегіи французской аристократіи, хотя источникъ ихъ и заключается въ суверенной власти феодаловъ, обусловливаются также особенностями слѣдующихъ затѣмъ историческихъ эпохъ — вѣдь не сохранила же англійская аристократія существенныхъ привилегій феодальнаго времени. Одну изъ главныхъ причинъ привилегій французской аристократіи, какъ свѣтской, такъ и духовной, нужно искать въ той роли, которую играла аристократія въ позднѣйшемъ объединеніи французскаго государства. Сомкнувшись вмѣстѣ съ прелату рой въ генеральныхъ штатахъ, аристократія содѣйствовала королевской власти въ организаціи государства, но вмѣстѣ съ тѣмъ успѣла сохранить въ видѣ привилегіи то, что нѣкогда было государственной функціей или ея послѣдствіемъ.

Что касается королевской власти, то сопоставленіе династіи съ прелатурой и аристократіей въ одну категорію «привилегированныхъ классовъ», изображеніе короля въ качествѣ наиболѣе привилегированнаго лица — у Тэна чрезвычайно удачно, проливаетъ много свѣта на общественный и государственный строй старой Франціи и многое объясняетъ въ исторіи французской революціи. Можно только пожалѣть, что Тэнъ какъ будто недостаточно самъ оцѣнилъ значеніе этой мысли и не извлекъ изъ нея того вывода, который всего важнѣе для историка, ставящаго себѣ задачею выяснить происхожденіе революціи изъ «стараго порядка». Нужно было указать на то, что монархическая власть, развившаяся изъ феодальнаго суверенитета, сохранила вслѣдствіе этого во многомъ частный, феодальный характеръ, представлялась самой династіи какъ бы наслѣдственной привилегіей — и что это обстоятельство есть главная причина поразительной солидарности, установившейся между династіей и привилегированными сословіями; оно всего болѣе тормозило самыя необходимыя реформы, заставляло королевское правительство щадить и даже оберегать въ эпоху развитія полнаго абсолютизма самыя отжившія привилегіи, не только ненавистныя большинству населенія, но даже и вредныя интересамъ самого правительства. Эта солидарность династіи съ привилегированными классами наложила на внутреннюю политику монархіи стараго порядка ту печать легитимизма при деспотизмѣ, которая составляетъ самую яркую черту этой исторической формы. Эта же солидарность опредѣлила образъ дѣйствія династіи во время французской революціи и имѣла, поэтому, глубокое вліяніе какъ на исторію и исходъ этого нереворота, такъ и на дальнѣйшую судьбу Бурбонской династіи и легитимизма во Франціи. Еще важнѣе однако другое упущеніе, которое можно поставить въ укоръ Тэну. Политическая роль прелатуры и дворянства въ старой Франціи почти исчерпывается ихъ образомъ дѣйствія въ качествѣ привилегированныхъ сословій. Но этого никакъ нельзя сказать о королѣ и династіи. Историческая роль французскихъ королей отнюдь не можетъ быть отождествлена съ охраненіемъ привилегій. Монархія «стараго порядка» знаменуетъ собою не только принципъ привилегій, но и принципъ государственнаго и національнаго объединенія и вытекавшія отсюда стремленія къ административной централизаціи и бюрократическому абсолютизму. Оттого историческая роль привилегированныхъ классовъ Франціи была окончательно сыграна со времени Лиги и Фронды, когда они вступились за свои привилегіи, не внося въ борьбу никакой новой, прогрессивной идеи, и съ этихъ поръ они представляютъ только тормозъ въ историческомъ развитіи страны. Королевская же власть, при всемъ своемъ феодальномъ характерѣ и при всей солидарности съ привилегированными классами, представляла собою въ то же время принципъ реформы и прогресса