Франц, или Почему антилопы бегают стадами - [35]

Мне хотелось крикнуть: «Звездочка, дорогая, обними меня покрепче».

Вместо этого я только промямлил: «Ты классный парень, Венесуэла. Честно. Умирать с тобой одно удовольствие».

Коротко говоря – мы отделались испугом. Монгольфьер рухнул в Невшательское озеро, которое поглотило корзину, оболочку шара и останки несчастного журавля, в то время как Венесуэла, Юлиан, пилот и я были извлечены из воды суровыми романдскими рыбаками и укутаны в шерстяные одеяла. Юлиан (порядком посиневший и помятый в результате приводнения) с радостью вернулся в свою безопасную спецмастерскую, а я при ударе о поверхность озера, разумеется, налетел на горелку и сломал себе ключицу. Сказалось отсутствие опыта в аварийных приземлениях.

История имела одно последствие: Венесуэла, не боявшаяся прежде ни Бога, ни черта, вдруг как-то примолкла, замкнулась в себе и, приходя навестить меня в больнице, вела себя тихо и странно, мало говорила, грызла ногти на больших пальцах и сочиняла завещание. На мой вопрос, зачем ей в девятнадцать лет понадобилось завещание, отреагировала очень болезненно.

– Я знаю, что ты думаешь. Ты думаешь, мне нужно просто забыть об этой аварии. Но мы чуть было не сыграли в ящик, Франц, и одно я усвоила точно: никогда не знаешь, где подстерегает пуля, которая тебя прикончит. Я люблю жизнь, но нужно смотреть правде в глаза. Конечно, я не собираюсь умирать – с завещанием или без.

Иногда она спрашивала меня, как пишется какое-нибудь слово, вроде «автобиография» и «ассоциация».

– А меня ты не забыла упомянуть?

– Тебе причитается тысяча, пистолеро.

(Наша любовь была чиста, как поцелуй перед сном.)

Взвесив и просчитав свою жизнь, Венесуэла удалилась подальше от падающих мостов в менее рискованную сферу по обслуживанию детских площадок (эксплуатация и ремонт горок для катания, качелей, качалок, башенок, грибков, барабанов для бега и т. п.). Постепенно Аурелиана Геринельда Эл ера Амор вернулась к прежней бесстрашной жизни, которая стала конечной, но все равно оставалась самым ценным, что у нее было.

Компост

Фабрика грушевого сока осталась позади, и я ждал, когда мне придет в голову подходящая идея для апелляции.

Сломанная ключица на много дней приковала меня к постели. Малейшее движение было мукой. Йоханн заботился обо мне: отводил меня в ванную, приносил еду, проветривал комнату, читал книги, оставшиеся от Эрйылмаза, убирал кучки, которые делал Эм Си, ограждал меня от родителей (с которыми необъяснимым образом прекрасно ладил), включал в комнате гирлянду и тактично прикрывал за собой дверь, когда заходила Венесуэла, чтобы поделиться со мной сморщенной сливой из сада.

С Йоханном произошла перемена. Он купил в городе текстовый процессор и установил его на моем столе. Когда в конце июля я смог наконец без посторонней помощи встать на ноги и передвигаться со скоростью глетчера, Йоханн закончил свою работу. Он печатал день и ночь.

– Присядь-ка, Франц, отдохни. Я хочу тебе кое-что показать.

– Что это?

– Рукопись. Я тут кое-что насочинял, и мне бы очень хотелось, чтобы ты это посмотрел.

Я лег на кровать и стал смотреть.

В этот момент кто-то с силой задергал дверную ручку. Дверь была заперта.

– Открой, Франц. Открой сейчас же, слышишь?

Это была мать. Йоханн спросил, надо ли открыть.

Я покачал головой.

Я читал. Начало было аховое. Йоханн писал про парня, который жил на каком-то убогом южном острове и пил отстоянную воду. Он бродил по деревне в поисках еды, ловил дряхлых голубей и жарил их на костре. Потом его мать постаралась и подцепила себе богатого чувака с виллой. Она купила спортивный самолет для сына, заставляла его купаться в пахте и завела на вилле свои порядки, вытравив все крохи разумного. Короче, я явно имел дело со странной смесью ненависти, жалости к самому себе и стремления к комфорту.

– Ну, как, Франц, что думаешь? – Йоханн смотрел на меня нетерпеливо.

– Погоди, еще не дочитал.

– Франц! Теперь я тебя поймала! – сказала мать из-за двери. – Ты торгуешь наркотиками!

Потом парень из рукописи познакомился с одним гуру (у которого было турецкое имя). Этот гуру только и делал, что сыпал прописными истинами, назначал диеты и мог страницами рассусоливать про Свет,

Истину и йогу. Представьте себе картину: гуру стоит на голове, парень этот сидит рядом на подушке и сосредоточенно твердит фразу: «У меня внутри солнце с тысячью лучами».

– У меня внутри солнце с тысячью лучами! Что за фигня, Джонни? Ты прям как Готфрид Келлер. От такой нудятины только училки литературы тащатся.

– Это только первый вариант…

Я взял фломастер и сверху надписал: «У меня в потрохах жарит охрененная духовка».

– Ты торгуешь наркотиками! – кричала мать, молотя кулаком по двери.

С тех пор как узнала, что я курю травку, она совсем спятила.

Я постарался ответить как можно спокойнее.

– Слушай, мама, постарайся вести себя разумно. Я не торгую наркотиками, – сказал я через закрытую дверь. – Я их даже не принимаю.

– Господи Иисусе, Франц! Ты принимаешь наркотики!

– У тебя что-то не так с ушами, мама?

– Ты проговорился, Франц! О боже мой!

– Скажи, откуда ты вообще взяла про наркотики?

– Люди рассказали.

– Люди?