Фракийская книга мертвых - [6]
— Такая гипотеза первой приходит на ум. Несмотря на прагматизм, нашим ученым не кажется странным, что люди могли затрачивать колоссальные усилия ради того, чтобы получить возможность наблюдения за узловыми точками на эклиптике, и что наблюдения эти имеют смысл лишь при наличии древней астрологической традиции. Вы не пытались выяснить, как ориентировано святилище относительно других подобных объектов, например, египетских пирамид?
— Но это невозможно, пока святилище скрыто в горе. Что касается астрологии, в те времена она действительно была актуальна. Сейчас в ее принципах видят лишь модный предрассудок.
— Не будь я знаком с астрологией, никогда бы не обратил на тебя внимания, Лидия.
— Что ты этим хочешь сказать?
— Когда я увидел тебя впервые, то подумал: вот Львица с Асцендентом в Водолее, свободная, решительная, не боящаяся невозможного. Наверняка у нее в карте сильный Нептун, решил затем, заметив некоторую задумчивую мечтательность. Потом с помощью нехитрой хакерской операции раздобыл остальные необходимые данные. Оказалось, твой Нептун в соединении с Ураном стоит на куспиде дома посвящений. Этот стеллиум, удачно аспектированный светилами, даст возможность проникнуть в тайну тайн… Соединение Луны и Плутона наделяет человека способностью возрождаться, подобно птице Феникс, из пепла любых катастроф, и, будучи расположено в Деве, обеспечивает интеллектуальную трезвость. Лилит в восьмом доме, в Скорпионе, подсказала, какую бездну темной страсти скрывает твоя миленькая внешность, какой провал в преисподнюю таится в тебе. Впрочем, все это лишь предварительные наброски к последующим юдициальным расчетам.
— Ты так серьезно относишься к влиянию планет, свет которых едва достигает Земли? Это кажется мне разновидностью невроза.
— Наблюдения и здравый смысл подсказывают, что человеческую судьбу с ее цикличностью легко представить в виде матрицы, причем определенные включения планет в момент рождения определяют преимущественное направление развития и чувствительность к воздействующим частотам. Но при этом наполнить жизнь конкретным содержанием, от баллотирования в президенты до тюремной отсидки — неотъемлемое право каждого.
Мы подъезжали к месту раскопок. Было ветрено. Уже знакомым змеиным путем по скользким витым лестницам спустились вниз, на третий уровень. Вокруг высился лес статуй. Одни стояли с воздетыми руками, другие сидели, поджав ноги, третьи, кажется, пытались взлететь. Их лица были обращены куда-то позади нас. Я обернулась вслед за лучом фонарика, который Борис поднял повыше, и чуть не вскрикнула. На помосте стояло каменное изваяние полузверя-полуптицы, или, может, полузмея: в слабом свете трудно было рассмотреть детали. Мы приблизились. Существо нависало над вытянутой каменной чашей. Свет фонарика осветил оскаленную морду — и тут же ярко вспыхнули и повернулись в нашу сторону глаза чудища.
— Представь себе не просто храм или, избавь Боже, могильник, но тайную школу, где ученики проходят последовательно ступени инициации. Чего можно было достичь, полежав, например, на этом каменном ложе?
Он с обезьяньей ловкостью вскочил и улегся в чашу под брюхом чудовища. Согнутые колени нелепо торчали вверх.
— Знаешь, здесь довольно удобно. Правда, для меня тесновато. Попробуй сама.
Если честно, мне не хотелось ничего пробовать. Но Борис уже выбрался и протягивал мне руку, помогая забраться на помост. Я с опаской протиснулась внутрь чаши. Дно было выложено эластичным материалом, повторявшим контуры человеческого тела. Я подняла глаза вверх и встретилась взглядом с истуканом, которому, может, и был посвящен храм. Чудовище впилось взглядом в мое сердце. Его взгляд что-то выражал, может быть, хороший аппетит. Я с ужасом поняла, что не могу шевельнуться, не могу вскрикнуть. Из оскаленной пасти что-то выползало. О, нет, это не язык, это змеи! Их было много. Одна упала мне на грудь. Даже сквозь одежду я ощутила отвратительно холодное прикосновенье. Змея поползла к подбородку. Ткнулась в стиснутые губы. Другая тем временем осваивала мой живот. Почему Борис молчит? О Боже, да ведь это он сам нависает надо мной, и при каждом его слове изо рта выпадают, как кукурузные хлопья, змеи!.. Но мой страх удивительно быстро угас. Подумаешь, какая разница, где и когда умереть: глядя в глаза идола или в больнице под капельницей? Любопытно лишь узнать, как быстро действует яд змеи, и что при этом испытываешь. Я, к примеру, не испытывала ничего, кроме отрешенной сонливости.
— Узнаю твою руку, о великий Сатурн, но ее Черная Луна — как бабочка, или как замок, в который я вставляю ключ. — Борис обращался к некой скульптуре, театрально воздевшей жезл, а может, палку, а я парила около.
Их болтовня показалась мне скучной; я сделала легкое движение чем-то округлым в левой стороне себя — и стремительно понеслась прочь, оставив позади катакомбы. Снаружи празднично сверкало солнце. Изумрудные холмы были украшены оранжевыми подобиями ступенчатых зиккуратов. Я спустилась ниже, к молящимся у подножия пирамиды, — но не удержалась в рамках мирного пейзажа, выпрыгнула, как рыба из воды, на пахнущее йодом побережье. По берегу выхаживали чайки ростом с человека. В море плескались подобные мне существа. Наши хвосты радужно блестели на солнце, когда мы кувыркались. Потом легли на песок, вытянув перепончатые лапы и повернув лица вверх. Соединив мысли, мы вызывали дождь. Когда он хлынул, затопляя окрестности, мы встали и направились к стенам крепости, и следы наши наполнялись тут же водой.
«Иглу ведут стежок за стежком по ткани, — развивал свою идею учитель. — Нить с этой стороны — жизнь, нить по ту сторону — смерть, а на самом деле игла одна, и нить одна, и это выше жизни и смерти! Назови ткань материальной природой, назови нить шельтом, а иглу — монадой, и готова история воплощенной души. Этот мир, могучий и волшебный, боится умереть, как роженица — родить. Смерти нет, друзья мои!».
«Я стиснул руки, стараясь удержать рвущееся прочь сознание. Кто-то сильный и решительный выбирался, выламывался из меня, как зверь из кустов. Я должен стать собой. Эта гигантская змея — мое настоящее тело. Чего же я медлю?! Радужное оперение дракона слепило меня. Я выкинул вперед когтистую лапу — и с грохотом рухнул, увлекая за собой столик и дорогой фарфор».