Фракийская книга мертвых - [18]

— Тогда зачем этот фейерверк, вся эта история с побегом, зачем? Нет, я не верю, что Андрей меня обманывал!

— Во-первых, он умнее и глубже, чем ты представляешь. Во-вторых, его действия не причинили никому вреда.

— Вы лжете мне!

Борис достал телефон, не говоря ни слова, набрал номер, протянул мне. Голос сына звучал торжествующе и виновато.

— Мама, у меня все в порядке! Уже объявили наш рейс. Через три часа буду в Москве. Когда мы встретимся, я верю, ты все поймешь, и не будешь сердиться. Пока!

Слезы выступили у меня на глазах. Как я ненавидела всех, кто сплел эту паутину лжи!

— Ну-ну, не расстраивайся. У тебя замечательный сын.

— Для чего нужна была эта история с побегом? Чтобы загнать меня в святилище? Но ты мог отправиться один.

— В том-то и штука, что не мог. И я не знаю, где ты была. Мы все осмотрели. Выхода наружу нет.

— Но есть тоннель, который выводит на побережье близ Констанцы.

— Отсюда до моря минимум двести километров.

— Возьми да прогуляйся по пещере сам.

— Лидия, я хочу услышать рассказ о том, где ты была.

Я собиралась заартачиться, но вовремя прикусила язык. Борис, безусловно, фанатик. Есть десятки способов выбить из человека правду. Дело в том, что мне не хотелось вовсе ничего говорить. То, что случилось у моря, касалось только моей души и просило защиты.

— Тут нечего рассказывать, Борис. Я выкатилась у подножия холма на побережье, долго шла вдоль берега, никого не встретив, потом, от усталости или страха, мне привиделся страшный демон с чем-то вроде палицы в руках, которой он долбанул меня по голове, и я вырубилась, а открыла глаза уже здесь, у раскопок.

Странная легкость в голове мешала сосредоточиться, вызывая рефлекторное желание поболтать. Видимо, действовала та дрянь, которую Борис подсыпал в кофе. Он в раздумье посмотрел на термос:

— Давай выпьем еще кофейку?

— Нет, спасибо. У меня уже тахикардия началась. И чувствую себя неважно. Смотри, какой на ноге синяк! — Разумеется, Борис меня не убьет, пока не выяснит все подробности.

— Хорошо. Поехали. Надеюсь, ты понимаешь, что не в посольство.

В постели, одна, я стала думать, что же на самом деле произошло. Если змееголовый Сатни мне привиделся, то, каким же чудом я выбралась из каменного мешка, когда у меня не было даже веревки, чтобы подняться с четвертого уровня на третий? Что ж, пожалуй, придется свыкнуться с теорией множественности миров, локально проницаемых, и с тем, что святилище, или какая-то его часть, служит порталом.

Мои тревожные размышления оборвал ненадолго сон. Среди ночи я проснулась, или, точнее, вылетела из забытья от беспощадно ясной, как удар по ягодицам, мысли: я должна понять, распутать нити, связывающие меня со святилищем, потому что это касается именно меня, и, в сущности, мне наплевать на Бориса с его амбициями, на свою растоптанную гордость и сомнительную участь. Речь шла о вещах гораздо более значительных, чем моя собственная судьба.

Комнату заливал мягкий безмятежный свет луны. Я сидела на кровати, с мрачной решимостью глядя перед собой. Тот во мне, кто всегда все знал и смотрел свысока, как взрослый на ребенка, был в ярости, он рвал и метал. Может быть, впервые мне встретилось то, что действительно важно, во всех подлинных, непостижимых смыслах, но я была как негодный, непослушный инструмент, который лучше бы выбросить, да нечем заменить. И никакие лингвистические навыки не помогут. Речь шла о способности — или неспособности увидеть мир иначе, с возможностью таких следствий, которых мой бедный объективный ум не вмещал по определению.

Но эти мысли облеклись, как в саван, в слова, лишь наутро, натощак, в паузах между глотками крепкого кофе. Я морщилась: достоверность ощущений ушла, и было странно, как столь банальные рассуждения могут вырвать человека из сна.

Не к добру оживленный Борис принес к кофе коробку конфет. Потом с видом фокусника расстегнул папочку и показал карандашный набросок. То был Сатни на фоне сада с фонтаном, где мы вели беседу. Вид у меня был столь ошарашенный, что Борис расхохотался:

— Как видишь, не пришлось добиваться от тебя правды всякими мерзопакостными методами. — Потом уже серьезно продолжал:

— Насколько я понимаю, в подземелье продолжает поддерживаться связь с миром, в котором обитают змееголовые. Для строителей святилища они были, может, чем-то вроде богов, а может, и авторами проекта. Где и когда расположен этот мир относительно нас? Представляет он для людей угрозу или надежду? Только ли в одну сторону действует портал, и при каких условиях? Это лишь некоторые из вопросов, которые меня очень тревожат, Лидия. Найти на них ответы я рассчитываю с твоей помощью.

— Хотелось бы сначала понять, каким образом ты получил этот рисунок? Вел за мной слежку даже там?

— Это мое ноу-хау, дорогая, — Борис стиснул меня в объятиях.

К своему разочарованию, я обнаружила, что телефон для выхода в сеть исчез. Теперь я окончательно изолирована от мира. Зато появилась горка книг по мифологии. Мысль Бориса была ясна, и некоторые мифологические параллели очевидны. Кетцалькоатль, пернатый змей ольмеков, библейский город змеев, змеиный остров египтян, и все змеи-горынычи, все балауры, то есть Ваалы, на древнесемитском боги, откуда родом и русский Велес. Рыбо-человеками являлись Номо догонов, Оанес египтян, и все сказочные тритоны и подданные Нептуна и Посейдона. Очевидно, первые цивилизации не были человеческими. Это были амфибии, — и во имя сходства с ними люди позднее уродовали себя, удлиняя череп, оттягивая уши, придавая себе звериные черты. Считать их за глупцов, которые не усматривали разницы между человеком и зверем нелепо. В том, что образ змея со временем утратил свое очарование, нет ничего удивительного: так всегда бывало. Смесь ненависти, восхищения и страха — вот что вызывает в людях чудо.