Фракийская книга мертвых - [17]

Шрифт
Интервал

— Все же очень странно, что ты здесь оказалась. Кто-то способствовал этому. С какой целью? Что сокрыто в тебе, о чем ты не знаешь, и что потребовалось высвободить? Не озирайся, здесь нет людей, разве отголоски их, вроде той девочки. Ты очень далеко от дома. И рискуешь не вернуться, стать разорванным эхом, если не выполнишь в точности мои указания. Сядь. Закрой глаза. Сосредоточься на любом эмоционально значимом образе. Не разрывай с ним связь, что бы ни случилось.

Я бы сделала все в точности, как сказал Сатни. Но меня отвлек громкий плеск. Я подумала об акулах, которым ничего не стоит съесть медитирующую женщину, даже если она на берегу. Я открыла глаза, и уже не закрывала их, зачарованная. Они плыли вдоль береговой линии точь-в-точь, как в моем сне. В этот короткий миг сон и явь наложились и дали картинку такой ослепительной ясности и завершенности, такой концентрированной осмысленности, которой никогда позже я не могла достичь. Их была целая стая, и Сатни, верно, среди них. У меня уже случались повторяющиеся сны, потрясающие своей связностью, в том числе такие, когда осознаешь, что спишь. Более того, крепла уверенность, что я проснусь не где-нибудь, а в своей комнате у компьютера, и жизнь двинется вновь, неторопливо, как лодка в безветренный день. Но к этой уверенности, однако, примешивалась тревога. Я подозревала, что если не выполню требование сновиденного нага, случится что-то страшное. Летаргия. Паралич. Кома. Все возможно. Я вспомнила лицо Андрюшки, когда он был маленьким. Любовь и жалость разрывали мне сердце. Но вдруг его лицо заслонилось другим, черным, раскосым, с пронзительно злыми глазами и в развевающейся гриве волос. Он что-то выкрикивал: я видела сверкающие зубы и даже блеск слюны в углах широкого рта. Потом он вытянул губы трубочкой и дунул. Я перевернулась в воздухе несколько раз, если так можно выразиться, во всяком случае, так воспринял это мой вестибулярный аппарат. Над головой нависла огромная пятерня с толстыми волосатыми пальцами. Я инстинктивно отшатнулась, нырнула вниз и услышала позади его гомерический хохот. Звук этот преследовал меня и после, когда проснулась.


Я нашла себя неподалеку от входа в святилище. В кустах видна была машина. Вооружившись на всякий случай палкой, склонилась над устьем входа и стала звать сына. За спиной послышался шорох. Я обернулась, выставив палку. Ко мне шел Борис. Он улыбался с видом человека, удачно провернувшего дельце. Паясничая, поднял руки вверх:

— Я сдаюсь, Лидочка. Только ради Бога, отставь в сторону свое грозное оружие. Давай посидим рядышком и по-дружески поговорим. Как у тебя дела? Все ли благополучно в святилище?

Я угрюмо молчала. Какие мы с Андреем идиоты. Нужно было уезжать подальше, в Яссы, к границе, или просить убежища у американцев, а мы забились в щель и решили, что спасены… Он меня пристрелит здесь и закопает, благо место безлюдное.

— Успокойся, что ты дрожишь? В термосе есть кофе. Вот, выпей.

Я покорно глотнула коричневой жидкости. У кофе был странный вкус. Может быть, яд?

— Что с Андреем? — непослушными губами спросила.

— Не волнуйся, с ним все в порядке! — Борис обнял меня за плечи.

Сама не знаю, как, я ткнулась ему в плечо и заплакала, почувствовав себя слабой и беззащитной. Всегда в его руках я делаюсь такой глупой, по-кошачьи ищущей его прикосновений, его ласк. Он жадно и быстро целовал меня. Сама не знаю как, я оказалась раздета. Его неистовая ярость меня захватила, и мы кончили одновременно. Лишь когда оба в изнеможении вытянулись на песке, я заметила зрителя. На каменном выступе у стены святилища невозмутимо курил тот самый шофер.

Человек быстро ко всему привыкает, даже к сексу при посторонних. Хладнокровно натянув футболку и джинсы, я бросила:

— Эй ты, урод! Почему стрелял в нас? Учти, если ты хотя бы поцарапал моего сына, я тебе башку снесу. — Мое плохое знание румынского языка не позволило мне в полной мере использовать инвективы.

— Успокойся. Он хороший стрелок, — лениво заметил Борис.

— Так это ты его подослал? Я так и знала, впрочем. А если он тупой пальбой повредил археологические ценности, которые мы даже не успели осмотреть?

— Успели. Но меня интересует следующий уровень. Тот, где была только ты.

— Где Андрей? Что вы с ним сделали?

— Уехал. Ему завтра зачет по истории сдавать.

— Он приехал сюда ради меня! Где мой сын?!

Борис посмотрел на часы:

— Думаю, в аэропорту. У него билет на московский рейс на 17.30.

— Я тебе не верю.

— Хотя времени было в обрез, Андрей успел написать записку. — Борис вынул из кармана блокнот, перелистал, протянул мне.

«Мама, прости, пожалуйста. Не хотел причинять тебе боль. Так получилось, что я согласился помочь Борису, потому что дело, которым он занят — наше общее, твое тоже, мама, хотя ты видишь это иначе.

Твой сын Андрей.

Р.S. Я сообщу папе, что с тобой все в порядке, это поддержит его, он ведь любит тебя по-прежнему».

Я упрямо мотнула головой:

— Вы заставили его написать это.

— Ну да, в паузах между выстрелами я посветил ему фонариком и уговорил это сделать, — хохотнул шофер. — А потом застрелил. — Он погладил рукоятку пистолета. — Кстати, патроны холостые.


Еще от автора Светлана Владимировна Нечай
Огненный палец

«Иглу ведут стежок за стежком по ткани, — развивал свою идею учитель. — Нить с этой стороны — жизнь, нить по ту сторону — смерть, а на самом деле игла одна, и нить одна, и это выше жизни и смерти! Назови ткань материальной природой, назови нить шельтом, а иглу — монадой, и готова история воплощенной души. Этот мир, могучий и волшебный, боится умереть, как роженица — родить. Смерти нет, друзья мои!».


Дети арабов

«Я стиснул руки, стараясь удержать рвущееся прочь сознание. Кто-то сильный и решительный выбирался, выламывался из меня, как зверь из кустов. Я должен стать собой. Эта гигантская змея — мое настоящее тело. Чего же я медлю?! Радужное оперение дракона слепило меня. Я выкинул вперед когтистую лапу — и с грохотом рухнул, увлекая за собой столик и дорогой фарфор».