Формы реальности. Очерки теоретической антропологии - [78]

.

Модель, придуманная молодым Лаканом, гораздо сложнее и интереснее той, что предложил Бурдье. Она строится вокруг напряженной антиномии, а не общепринятого символического примирения конфликта. При этом комплекс, складывающийся под знаком единого образа, фигуры, воображаемого гештальта, помогает Лакану нащупать некий магический кристалл, в котором субъект и реальность соединяются в нерасчленимое единство. Комплекс у раннего Лакана очень напоминает мне то, что Мосс назвал тотальным фактом. Мосс писал о дарах и процессе обмена:

Все изученные нами факты являются, если позволено так выразиться, тотальными или, если угодно (но нам меньше нравится это слово), общими социальными фактами, в том смысле, что в одних случаях они приводят в движение общество в целом и все его институты (потлач, сталкивающиеся кланы, посещающие друг друга племена и т. д.), а в других лишь большое число институтов, в частности, когда обмен и договоры касаются в основном индивидов. Все эти явления суть одновременно явления юридические, экономические, религиозные и даже эстетические, морфологические и т. д. Они являются юридическими и относятся к частному и публичному праву, к организованной и диффузной морали. Они строго обязательны или же просто одобряются или порицаются. Они бывают одновременно политическими и семейными и вызывают интерес социальных классов так же, как и кланов и семей. Они являются религиозными, относятся к религии в узком смысле, а также к магии, анимизму и диффузному религиозному сознанию[388].

«Тотальный факт» — область соединения всех дискурсивных и идейных «полей» — по существу понимается именно как такая кристаллическая структура, которая сводит воедино все уровни культуры и психики. Это такое фантастическое магическое зеркало, тотализирующее мир. В каком-то смысле «супружеская семья» у Дюркгейма тоже начинает приближаться к идее тотального факта, так как она гораздо полнее интегрирует экономические, социальные и властные структуры (вплоть до государства) в свою конфигурацию. Но, конечно, Дюркгейм, хотя и говорит о фигуре отца, не видит в ней ключа к смысловой тотальности. Морис Годелье в своем анализе тотального факта заметил, что

социальный феномен обмена дарами является тотальным, всеобщим в том смысле, что в нем сочетаются многие аспекты социальной практики и многочисленные институты, которые характеризуют общество. Таков смысл, который Мосс придавал слову «тотальный». Но у этого слова есть и иной смысл. На самом деле, можно считать, что социальные феномены являются «тотальными» не потому, что они сочетают в себе многочисленные аспекты общества, но потому, что они в некотором роде позволяют обществу представлять себя и воспроизводить себя как целое. Мосс редко использует понятие «целостность» в этом смысле…[389]

Это определение как будто подходит Лакану, пытавшемуся увидеть в комплексах именно представление общества, данное в каждом отдельном индивиде.

О необходимости мыслить тотальные социальные факты, вроде практики всеобщего обмена у Мосса, включая в эти факты конфигурацию индивидуального сознания, еще раньше говорил Леви-Стросс в знаменитом «Предисловии к трудам Марселя Мосса» (1950). Он отмечал стремление Мосса укоренить понятие тотального социального факта в реальность и добавлял:

Но тотальный факт не станет таковым благодаря простой реинтеграции разрозненных аспектов — семейного, технического, экономического, юридического, религиозного, каждый из которых с определенной точки зрения мог бы представлять всю целостность. Он воплощается в индивидуальном опыте…[390]

Леви-Стросс даже утверждал:

…в определенном смысле верно, что любой психологический феномен действительно является социологическим феноменом, что психологическое отождествимо с социальным [tout phénomène psychologique est un phénomène sociologique, que le mental s’identifie avec le social][391].

Социальный феномен становится реальностью, только интегрируясь в индивидуальное сознание, и, как писал антрополог, оказывает «влияние на индивидуальное сознание как определенное переживание»[392].

Вопрос заключается в том, как выделить этот психологический субстрат, составляющий нередуцируемую социальную реальность, в огромной массе этнографического материала. Сложность такого выделения в том, что в социальных фактах невозможно отделить объективное от субъективного, ведь субъективное включено в «объективное» как его конституирующий элемент. Эта проблема решается «благодаря способности субъекта к бесконечной объективации, то есть проецированию вовне (без уничтожения себя как субъекта) постоянно убывающих долей самого себя»[393]. Что понимает Леви-Стросс под бесконечно расширяющейся сферой объективации субъекта? По сути дела, все огромное поле этнографических фактов и объектов понимается им как такая фрагментарная объективация. Но именно безграничность этого фрагментированного поля и позволяет выявить за ним некий неизменный субстрат субъектности: «…вся эта серия объектов происходит от него и даже самый объективный анализ этих объектов не позволит ему пренебречь сведением их воедино в его собственной субъективности»