«И он смеется над несчастным Орацио». – В Северове бушевало негодование.
Капитан-директор, очевидно, прочитал по лицу Ивана Алексеевича его состояние, оборвал смех, зашарил в карманах, достал трубку и с нарочитым вниманием занялся ею: «Не знаешь, как себя держать с этим комиссаром».
–– Поверьте мне, господин Северов, – добавил Микальсен, – это лучший и верный шанс!
– Хорошо, подождем Бромсета, – согласился Северов и ушел.
Микальсен облегченно вздохнул. Он с удовольствием потягивал из трубки дым крепчайшего «кэпстена»[22] и думал о том, что промысел начат удачно. «Этот район Берингова моря действительно богат китами, как это утверждали карты и записи американских китобоев еще с прошлого века». Микальсен вспомнил категорическое предупреждение президента компании Асклунда – ни в коем случае не знакомить с этими картами русских.
День для Северова и его товарищей тянулся мучительно медленно. Китобойные суда подводили к базе свою добычу и снова исчезали за горизонтом, а «Веги-1» не было.
Иван Алексеевич приготовил письма секретарю губкома партии и написал жене:
«Дорогая Сонечка! Итак, я становлюсь китобоем, вернее пока еще только наблюдателем, свидетелем китобойного промысла, но знай, что все, что я здесь увижу, потом пригодится. Неужели исполнится мечта наших отцов, Лигова, мечта моей юности? Как бы мне самому хотелось сегодня преследовать морского исполина. Это очень волнующее зрелище...»
Иван Алексеевич рассказывал жене обо всем интересном, но ни об одной тревожившей его мысли, ни о печальном случае с Журбой. Он знал, что она будет сильно беспокоиться, переживать за него, если об этом узнает.
«...Охотиться мы будем до глубокой осени. Правда, горько наблюдать, как иностранцы промышляют в наших подах, но я верю, что это продлится недолго. Теперь, когда весь народ – хозяин страны и ее богатств, русский китобойный промысел будет возрожден. Я очень и очень скучаю о тебе. Знаю, что и тебе одной трудно. Береги себя, о нас с Мэйлом не беспокойся. Здесь мы не одни. Я встретил и взял на флотилию одного своего бывшего матроса, и врач у нас свой, советский. Так что, видишь, мы тут не скучаем среди чужих людей. Не прислал ли Геннадий письмо? Целую милую жену...»
Северов отложил перо, задумался. Сопя, жена... Нелегко сложилась их жизнь, но она всегда была хорошей, верной и надежной подругой и в годы личных неудач, и в годы интервенции, когда Северову приходилось скрываться... Не раз она выносила издевательские допросы и обыски белогвардейцев, японцев, французов, американцев... Бедная, сколько пришлось испытаний на ее долю. И никогда она не жаловалась, не требовала от него другой жизни. Он был счастлив с ней и, где бы ему ни приходилось плавать, как бы далеко он ни был от родного порта, он всегда чувствовал ее любовь, ее заботу... Милая, дорогая жена!" Как благодарен он ей за все, что она принесла в его жизнь.
«Вега-1» шла на север. Когда слева за кормой остался мыс Кроноцкий, судно подошло ближе к скалистому берегу. Ханнаен не покидал мостика. Незнакомые воды таили в себе опасность, хотя в штурманской рубке и лежали точнейшие карты английского адмиралтейства. Ханнаен часто сверялся по ним и, возвращаясь на мостик, цепко обхватывал руками поручни, осматривал море, точно пытаясь проникнуть взглядом сквозь толщу воды, вовремя заметить притаившиеся там острые рифы. Ветер развевал длинные волосы капитана. Он щурился от встречного ветра, и это придавало Ханнаену вид дикого зверя, высматривающего добычу.
Бромсет видел, что маленький капитан беспокоится, и пытался отвлечь его разговором, ко Ханнаен отвечал односложно. Его все тревожило. Этот рейс напомнил Ханнаену эпизод из его далекого прошлого. Вот так же тайком он проник во французские воды, чтобы сдать партию контрабандных товаров, но был схвачен и три года просидел в каторжной тюрьме. Его спина могла бы о многом рассказать. Через нее в Ханнаена был навсегда вбит страх, который он с трудом подавлял сейчас.
Все ему не нравилось: ни это море, ни поднимающиеся к серому в облаках небу высокие темные утесы, ни Комберг, который стоял рядом с Бромсетом и рассматривал близкий берег. Вот он опустил бинокль.
– Скоро будем у цели?
Ханнаен окинул море быстрым взглядом. Хотя его и убеждали, что у большевиков нет пограничных судов, все же он опасался. «Черт возьми, осторожность никогда не вредна, – оправдывал он себя. – Надо было бы загарпунить одного кита и ходить с тушей под бортом. Хоть вид был бы деловой, а то сразу можем вызвать подозрение», Ханнаен уже предлагал Бромсету это сделать, но гарпунер лишь посмеивался над ним:
– Кого же вы собираетесь обманывать своей маскировкой, Ханнаен. Чаек, волны, рыбу?
Пожалуй, Бромсет был прав. С самого утра они никого не встретили в море, не заметили на берегу. Да и заверения Комберга в том, что они скоро будут у цели, немного успокоили Ханнаена, и он с удовольствием стал подсчитывать, сколько фунтов[23] принесет ему и этот и другой рейсы, далекие от обычной охоты на китов.
Моряки осматривали берег. Где-то там их ждали люди. Быть может, они уже увидели судно и сейчас следят за ним. «А может быть и засада большевиков», – мелькнуло у Бромсета опасение, и он сказал Ханнаену:
