Фонарь на бизань-мачте - [132]

— Я хочу жить сто лет, — сказал Робер.

Левую щеку он всю изгваздал вареньем, на лоб свисал завиток. Он был весьма занят борьбой с последним куском гуайявы, который выскальзывал у него из-под ложки. Поднеся его наконец ко рту, он поднял голову и посмотрел на братьев с победоносным видом.

— С таким аппетитом ты наверняка проживешь сто лет, — сказала Элен.

Но не улыбнулась при этом.

Гилем и Жюльетта обменивались ничего не значащими любезными фразами. Но когда все переходили в гостиную, госпожа Шамплер услыхала слова Жюльетты, тихо сказанные Гилему:

— Тебе этот вечер ничем не напоминает вчерашний, не правда ли, дорогой?

Взгляд у нее был тяжелый, губы поджаты. «Э-э, — подумала госпожа Шамплер, — потребовалась вспышка ревности, чтобы хоть чуточку проявился ее характер. Но где он был вчера вечером?»

Она и вообразить себе не могла своего сыночка в роли покорителя сердец и была уверена, что он не способен ночь напролет просидеть в притоне за картами. «Жюльетта ведет слишком праздную жизнь, — подумала старая дама. — Вот и может из-за сущей безделицы затеять игру с огнем».

Мысли о вечере в Порт-Луи снова, в который уж раз, вернули ее в прошлое. Она тогда так же держала в руке чашку кофе. И сидела в этом же кресле, а против нее, на месте Элен, Гортензия расправляла свое шелковое роскошное платье — малиновое, украшенное золотым позументом.

6

— Три дня уже, как он пьет без просыпу, — говорила Гортензия.

То была женщина лет сорока. Должно быть, она была очень красива лет двадцать тому назад, но если возраст не отразился еще на ее лице, то тело все-таки расплылось, и было заметно, что она пыталась умерить с помощью сильно затянутого корсета слишком большую щедрость природы. У нее были красивые голубые глаза и очаровательная улыбка. Хоть и находя в ней известное обаяние, Фелисите подумала, что впервые беседует с женщиной подобного сорта. Она встречала таких на улицах Порт-Луи, иногда их несли в паланкине, а иногда они просто гуляли, окруженные толпами кавалеров. Их рабы у всех на глазах щеголяли в ярких ливреях, и сами они привлекали к себе внимание богатством своих нарядов. Благочестивые семейства отворачивались при их приближении, матери обрывали расспросы своих детей, отцы принимали вид достойного безразличия.

Свои белокурые волосы Гортензия забирала кверху в прическу «султанка». Фелисите казалось, что она помнит и эту прическу, и этот взгляд, любопытный и ласковый. «Наверно, я ее видела в Порт-Луи…»

— Три дня уже, как он пьет без просыпу, — говорила Гортензия. — С самого того дня, как приехал в Порт-Луи. А когда он в таком состоянии, он болтает лишнее. Да вы, разумеется, знаете это.

— Нет, — отвечала Фелисите. — Он никогда не бывал при мне пьяным с тех пор, как мы поженились.

Она сочла неразумным признаться гостье, что знала о склонности лейтенанта к питью и игре, когда согласилась поехать с ним в Белый Замок.

Гортензия, выпив глоточек кофе, поставила чашку на блюдце. Она приехала в сумерки. Когда Фелисите сообщили о паланкине, она была в кубовой, следя за засыпкой листьев индиго в чаны. Их требовалось замачивать в течение девяти — четырнадцати часов, и теперь подготавливали работу на завтра. Она пошла встречать гостью, подумав с довольной улыбкой: «Слава богу, я не позволяю себе ходить в затрапезах!»

Шел четвертый день, как лейтенант уехал в Порт-Луи, одиночество начинало ее томить, и незнакомка ей показалась желанной гостьей. Все, что способно скрасить однообразие жизни в поместье, всегда встречало самый горячий прием.

«Модистка, наверно, или кто-нибудь уезжающий с Черной речки попросится на ночлег», — подумала Фелисите.

Гостья раздвинула занавески своего паланкина и поклонилась.

— Вы согласитесь меня принять, сударыня? — спросила она.

У нее оказался теплый, приятный голос. «Она, очевидно, поет, — решила Фелисите. — У нее напевные интонации». Что-то странное было в ее манерах, но все-таки незнакомка располагала к себе.

— Милости просим, — ответила молодая женщина.

Когда гостья вышла из паланкина, Фелисите заметила, что она хорошего роста и очень нарядно одета.

— Мне было необходимо встретиться с вами, сударыня, — сказала незнакомка, — и я прошу вас простить мое вторжение в такой поздний час. Меня зовут Гортензия Обри, но это имя вряд ли что-нибудь вам говорит…

— Извините, пожалуйста, но… Вам, вероятно, хочется прежде всего освежиться и отдохнуть хоть немного, — сказала Фелисите. — Пойдемте, я провожу вас в комнату, а после или во время ужина мы с вами поговорим.

Она повела ее в дом и предоставила в распоряжение гостьи комнату, которую позже заняли Гилем и его жена.

Распорядившись насчет ночлега и угощения прибывших рабов, Фелисите поднялась к себе, чтобы бросить взгляд в зеркало, и там увидала Розелию, державшую на руках Гилема. Ребенку исполнился год, и он уже начинал ходить.

— Неутомимый сказал, что вам не следовало принимать эту даму, — так и брякнула ей Розелия прямо в лицо.

— Не могла же я ее выгнать. Куда она делась бы?

— Это, возможно, не наше дело, мы только ваши слуги, хозяйка, но ей здесь не место.

— Спасибо, но я прекрасно знаю сама, как должна поступать, — твердо ответила молодая женщина.