Фонарь на бизань-мачте - [130]

— Залижем теперь наши раны, — сказала госпожа Шамплер. Бой длился час. Вместе с орудиями, выгруженными л’Эрмитом на Северную косу, активное участие в обороне приняли батареи «Три» и «Барбет», чего не скажешь про южную батарею «Гармония», чья роль отнюдь не была столь блистательной. Все, кто во время боя находился на южном берегу, поднялись через сад Белого Замка, чтобы взглянуть на произведенные снарядом опустошения. Проломив стену, он стукнулся о наличник двери, ведущей из гостиной в столовую, и покатился по паркету. Удар и взрывная волна были так сильны, что вдребезги разлетелись люстры и стекла всех ламп, но зеркало в глубине зала осталось невредимым.

— Надо немедленно привести все в порядок, Кетту, — сказала госпожа Шамплер.

И распорядилась устроить перекличку, положив тем самым конец причитаниям рабов.

Когда жизнь в поместье вошла в привычную колею, Доминика спустилась в сад. Кое-какие деревья были повреждены, у одной молодой кокосовой пальмы напрочь снесло верхушку. До аркад и беседки ядра не долетели, и цветущие лианы по-прежнему обвивались вокруг столбов. Пахло порохом. Доминика прошла под аркадами и остановилась. На перекрестке дорог, одна из которых вела к градирням, в том месте, куда свезли и установили орудия с «Покорителя», стояли кучками и обсуждали что-то свое матросы и офицеры. Узнав среди них лейтенанта Легайика, она испугалась, что будет замечена им, покраснела и повернула к дому. По охватившему все ее существо чувству огромного облегчения она поняла, что все время, пока длился бой, она только и думала о лейтенанте да о нависшей над ним опасности. Эта прогулка по саду была предпринята ею с единственной целью: удостовериться, что судьба его пощадила. Теперь она знала, что, несмотря на свое ранение, он принимал участие в бое. Она гордилась этим, словно то было клятвенным обещанием верности. Большая бабочка с голубыми в золотистых крапинках крыльями присела на розовый куст, и Доминика, застыв, наблюдала за ней. Она вдруг почувствовала, что будто рождается заново. Что, как эта бабочка, готова сию минуту взлететь. Никогда прежде не нравился ей ни один мужчина. Ее иногда поддразнивали, говоря, что она выйдет замуж за своего кузена, Филиппа д’Отрива, сына тети Элизабеты. Она была на год моложе его. Доминика не принимала всерьез эти выпады и относилась к Филиппу как к старшему брату. Вчера, помогая хирургам, она неожиданно ощутила себя под взглядом лейтенанта Легайика ужасно стесненной и угловатой. И с тех пор не переставала думать о нем.

Бабочка, помахав крыльями, приблизилась было к цветку, но тут же вспорхнула. И полетела под солнцем вдоль по аллее от одной розы к другой. Доминика неторопливо следовала за ней, радуясь своему одиночеству, а также тому, что может свободно отдаться внезапно вспыхнувшим чувствам.

Никто не был ранен в бою, и день, казалось, должен закончиться тихо. Неприятель, однако, еще не признал себя побежденным, и национальные гвардейцы не покидали сторожевых постов. Даже непосвященные понимали, что на кораблях продолжают быть начеку и вахтенные сменяют друг друга, как это бывает во время плавания, а на берегу несут караул у артиллерийских орудий. Лодки так и сновали по устью реки от кораблей к берегу и обратно.

Гилем вернулся к вечернему кофе, который был подан в библиотеку, поскольку в гостиной работали плотники. Он не привез никакого послания, только сказал, что бой на Черной речке позволил возвратившемуся из Китая французскому судну беспрепятственно войти в порт. После того как Гилем узнал про утренние события и внимательно осмотрел повреждения в доме, госпожа Шамплер заговорила о своем желании переселить Доминику поближе к себе на второй этаж. Гилем и Жюльетта согласились без возражений, и Доминика даже не попыталась скрыть свою радость. Одна лишь Элен, небрежно поставив слона на шахматную доску, придала решению госпожи Шамплер его истинное значение.

— Доминика вступает в пору ученичества, — сказала она.

Но никто не стал развивать эту тему.

Во второй половине дня госпожа Шамплер, вызвав мальчиков, предложила им прогуляться с ней на косу. Пригласили и Доминику, которая часа два трудилась в поте лица, преображая будуар в спальню и перетаскивая туда свою одежду и вещи. Такая прогулка была в обычаях дома. Время между полдником и ежедневной встречей с Кетту в пять часов госпожа Шамплер посвящала, как правило, своим внукам — то для совместной прогулки, то для игры, например, в прятки, а то и для сбора фруктов в саду. Они пошли по аллее, усаженной розами и пурпурной геранью, и постояли немного в тени имеющих форму короны арок, сооруженных у входа в сад первым здешним владельцем, по-видимому, большим фантазером. Дорога к косе тянулась вдоль устья, и мальчики, сопровождаемые резво скачущим Эпиктетом, порой спускались к самой воде, чтобы тут же бегом возвратиться к бабушке. Дети были живые, веселые и красивые, и госпожу Шамплер трогала их непритворная привязанность к ней. «Но хочу я того или нет, одна Доми — дитя моего сердца, — думала госпожа Шамплер. — Ей сейчас нужна моя помощь, я обязана протянуть ей руку. Не попадись мне некий Брюни Шамплер да не сделайся он моим… лейтенантом, кто знает, что бы со мною сталось? Произошло великое преображение…» Вот и Доми: обычно во время таких прогулок она гонялась за мальчиками, бегала с ними наперегонки, теперь же степенно шагает около бабушки, не обращая внимания на их поддразнивания и шутки.