Философский постгуманизм - [16]
Глава 6
Корни трансгуманизма
ВЕРНЕМСЯ на шаг назад и поставим генеалогический вопрос: откуда взялся трансгуманизм? Начала трансгуманизма можно возвести к философской традиции эпохи Просвещения, пришедшейся в Европе на XVIII век[42]. Джеймс Хьюз, например, видит в «Трансгуманистической декларации» (2002) откровенное утверждение наследования принципам Просвещения: «В своей Декларации трансгуманисты подтвердили свою связь с Просвещением, с демократией и гуманизмом» [Hughes, 2004, p. 178]. Стремление к прогрессу и рациональности, составляющее основу просвещенческих идеалов, по-прежнему разделяется трансгуманизмом, который относит себя к гуманистической традиции[43]. Гуманизм при этом не только заново утверждается, но и радикализируется. Мор в работе «Принципы экстропии: траснгуманистическая декларация» утверждает: «Подобно гуманистам, трансгуманисты отдают предпочтение разуму, прогрессу и ценностям, ориентированным на наше собственное благосостояние, а не на внешний авторитет религии. Трансгуманисты развивают гуманизм, ставя под вопрос ограничения человека, для чего используют науку и технологию вместе с критическими и креативными методами мышления» [More, 1998, p. 1]. Отправной пункт трансгуманизма – это гуманизм, но при этом два этих подхода нельзя уравнивать. Основное отличие от гуманизма обнаруживается в трансгуманистическом онтологическом освоении науки и технологии, которое Мор поясняет так: «Трансгуманизм отличается от гуманизма тем, что признает и предсказывает радикальные перемены в природе и возможностях нашей жизни, проистекающие из различных наук и технологий» [Ibid.]. «Развивая гуманизм», трансгуманизм не может определяться просто в качестве гуманизма, однако его можно считать «ультрагуманизмом» [Onishi, 2011][44]: это одно из основных отличий между постгуманизмом и трансгуманизмом. Если постгуманизм – это пост-гуманизм (но также пост-антропоцентризм и пост-дуализм), то трансгуманизм таким пост-гуманизмом считаться не может; напротив, гуманистическое понимание человека в трансгуманизме не подрывается, а развивается и укрепляется, потому трансгуманизм действительно может считаться «ультра-гуманизмом».
Почему согласие трансгуманизма с гуманистической традицией Просвещения проблематично, если судить с постгуманистической точки зрения? Судя по всему, трансгуманизм не требует критического анализа ни своей генеалогической связи с Просвещением, ни ценностей, связанных с ним[45]. Как подчеркивал Мишель Фуко [Фуко, 1999], философские нарративы не являются нейтральными, они связаны с политикой, историческими констелляциями, макро- и микрофизикой власти[46]. Более того, понятия являются не однозначными, а реляционными. Например, понятие «прогресса» стало предметом общей критики после Второй мировой войны, когда воздействие атомной бомбы на людей и планету Земля заставило многих понять то, что проявления прогресса и регресса иногда сопутствуют друг другу; что некоторые технологии могут служить причиной одновременно и прогресса, и регресса. В этом смысле открытие ядерной энергии стало (определенным) прогрессом для (некоторых) обществ, но последствия применения атомной бомбы для человечества как вида, а в наше время и ядерных отходов для окружающей среды, стали причиной регресса в праксисе сосуществования людей (достаточно вспомнить о росте заболеваемости раком и врожденных уродств у жителей Хиросимы и Нагасаки после атомной бомбардировки 1945 года), а также в праксисе совместного проживания на планете, которую делят между собой как люди, так и нечеловеческие виды (тут можно вспомнить о гибельном воздействии радиации на дикую природу в Чернобыле в 1986 году и в Фукусиме в 2011-м). Еще одно понятие, считающееся в трансгуманистической традиции само собой разумеющимся, – это «разум». Но критические расовые исследования, феминизм, исследования животных и многие другие направления ясно доказали то, что выпячивание человека как разумного животного служило сильным дискурсивным инструментом, который использовался для порабощения, жестокого обращения и господства над определенными людьми и определенными животными, отличными от людей. Например, женщины и рабы традиционно считались «иррациональными», «эмоциональными» и «естественными» (что противопоставлялось «культурному»); само понятие рационального животного не применялось к ним, поскольку оно должно было означать привилегированные категории мужчин (в частности, взрослых мужчин в патриархальных обществах и господ/собственников в рабовладельческих экономиках)[47]. Подобный дискурс, ни в коей мере не являясь нейтральным, будет порождать, поддерживать и оправдывать социальное неравенство и политическую дискриминацию, а также подкрепленное правом насилие. С точки зрения постгуманизма трансгуманизму пошел бы на пользу содержательный критический подход, применяемый не только к гуманистической парадигме, но также к понятию технологии, которая составляет основу эпохи трансгуманизма.
Глава 7
Трансгуманизм и зачарованность технологией
ПОЧЕМУ технология играет ключевую роль в обсуждении трансгуманизма?
Впервые в науке об искусстве предпринимается попытка систематического анализа проблем интерпретации сакрального зодчества. В рамках общей герменевтики архитектуры выделяется иконографический подход и выявляются его основные варианты, представленные именами Й. Зауэра (символика Дома Божия), Э. Маля (архитектура как иероглиф священного), Р. Краутхаймера (собственно – иконография архитектурных архетипов), А. Грабара (архитектура как система семантических полей), Ф.-В. Дайхманна (символизм архитектуры как археологической предметности) и Ст.
Серия «Новые идеи в философии» под редакцией Н.О. Лосского и Э.Л. Радлова впервые вышла в Санкт-Петербурге в издательстве «Образование» ровно сто лет назад – в 1912—1914 гг. За три неполных года свет увидело семнадцать сборников. Среди авторов статей такие известные русские и иностранные ученые как А. Бергсон, Ф. Брентано, В. Вундт, Э. Гартман, У. Джемс, В. Дильтей и др. До настоящего времени сборники являются большой библиографической редкостью и представляют собой огромную познавательную и историческую ценность прежде всего в силу своего содержания.
Атеизм стал знаменательным явлением социальной жизни. Его высшая форма — марксистский атеизм — огромное достижение социалистической цивилизации. Современные богословы и буржуазные идеологи пытаются представить атеизм случайным явлением, лишенным исторических корней. В предлагаемой книге дана глубокая и аргументированная критика подобных измышлений, показана история свободомыслия и атеизма, их связь с мировой культурой.
Макс Нордау"Вырождение. Современные французы."Имя Макса Нордау (1849—1923) было популярно на Западе и в России в конце прошлого столетия. В главном своем сочинении «Вырождение» он, врач но образованию, ученик Ч. Ломброзо, предпринял оригинальную попытку интерпретации «заката Европы». Нордау возложил ответственность за эпоху декаданса на кумиров своего времени — Ф. Ницше, Л. Толстого, П. Верлена, О. Уайльда, прерафаэлитов и других, давая их творчеству парадоксальную характеристику. И, хотя его концепция подверглась жесткой критике, в каких-то моментах его видение цивилизации оказалось довольно точным.В книгу включены также очерки «Современные французы», где читатель познакомится с галереей литературных портретов, в частности Бальзака, Мишле, Мопассана и других писателей.Эти произведения издаются на русском языке впервые после почти столетнего перерыва.
В книге представлено исследование формирования идеи понятия у Гегеля, его способа мышления, а также идеи "несчастного сознания". Философия Гегеля не может быть сведена к нескольким логическим формулам. Или, скорее, эти формулы скрывают нечто такое, что с самого начала не является чисто логическим. Диалектика, прежде чем быть методом, представляет собой опыт, на основе которого Гегель переходит от одной идеи к другой. Негативность — это само движение разума, посредством которого он всегда выходит за пределы того, чем является.
В монографии на материале оригинальных текстов исследуется онтологическая семантика поэтического слова французского поэта-символиста Артюра Рембо (1854–1891). Философский анализ произведений А. Рембо осуществляется на основе подстрочных переводов, фиксирующих лексико-грамматическое ядро оригинала.Работа представляет теоретический интерес для философов, филологов, искусствоведов. Может быть использована как материал спецкурса и спецпрактикума для студентов.
Книга Ирины Глущенко представляет собой культурологическое расследование. Автор приглашает читателя проверить наличие параллельных мотивов в трех произведениях, на первый взгляд не подлежащих сравнению: «Судьба барабанщика» Аркадия Гайдара (1938), «Дар» Владимира Набокова (1937) и «Мастер и Маргарита» Михаила Булгакова (1938). Выявление скрытой общности в книгах красного командира Гражданской войны, аристократа-эмигранта и бывшего врача в белогвардейской армии позволяет уловить дух времени конца 1930-х годов.
Рынок искусства – одна из тех сфер художественной жизни, которые вызывают больше всего споров как у людей, непосредственно в нее вовлеченных, так и у тех, кто наблюдает за происходящим со стороны. Эта книга рассказывает об изменениях, произошедших с западным арт-рынком с начала 2000‑х годов, о его устройстве и противоречиях, основных теоретических подходах к его анализу. Арт-рынок здесь понимается не столько как механизм купли-продажи произведений искусства, но как пространство, где сталкиваются экономика, философия, искусство, социология.
Книга посвящена конструированию новой модели реальности, в основе которой лежит понятие нарративной онтологии. Это понятие подразумевает, что представления об истинном и ложном не играют основополагающей роли в жизни человека.Простые высказывания в пропозициональной логике могут быть истинными и ложными. Но содержание пропозициональной установки (например, «Я говорю, что…», «Я полагаю, что…» и т. д.), в соответствии с правилом Г. Фреге, не имеет истинностного значения. Таким образом, во фразе «Я говорю, что идет дождь» истинностным значением будет обладать только часть «Я говорю…».Отсюда первый закон нарративной онтологии: мы можем быть уверены только в том факте, что мы что-то говорим.
Взаимоотношения человека и природы не так давно стали темой исследований профессиональных историков. Для современного специалиста экологическая история (environmental history) ассоциируется прежде всего с американской наукой. Тем интереснее представить читателю книгу «Природа и власть» Йоахима Радкау, профессора Билефельдского университета, впервые изданную на немецком языке в 2000 г. Это первая попытка немецкоговорящего автора интерпретировать всемирную историю окружающей среды. Й. Радкау в своей книге путешествует по самым разным эпохам и ландшафтам – от «водных республик» Венеции и Голландии до рисоводческих террас Китая и Бали, встречается с самыми разными фигурами – от первобытных охотников до современных специалистов по помощи странам третьего мира.