Философский экспресс. Уроки жизни от великих мыслителей - [20]

На маленьком, но оживленном вокзале Нёвшателя я сажусь на региональный экспресс, следующий в обитель счастья Руссо. Разумеется, он отходит по расписанию. Швейцарские поезда по праву славятся своей пунктуальностью, но их холодная безупречность мало вяжется с беспорядочной, эмоциональной жизнью величайшего философа страны.

Ехать недолго, всего несколько остановок, но я все же снова раскрываю «Прогулки». «Все на земле — в беспрестанном течении», — пишет Руссо, вторя греческому философу Гераклиту с его «Все течет». Нельзя дважды войти в одну и ту же реку — река уже не та, мы не те.

Поезд так плавно движется по рельсам, что, если бы не меняющийся вид из окон, я поклялся бы, что мы вообще никуда не едем. А ведь движение, как говорит мне Руссо, — это главное в жизни. Но должно быть, только определенного рода движение: «Если движение неровно или слишком сильно, оно… разрушает очарованье грез».

Слово «неровно» тут же напоминает мне о поездках по США амтраковскими поездами вместе с Марком — философом-императором, страдающим от проблем со сном. Утомленный монотонным пейзажем Северной Дакоты, я чувствовал потребность сделать хоть что-нибудь, чтобы развеяться.

На суровых амтраковских рельсах привычные дела становятся очень трудными. К примеру, бритье. (Я попробовал лишь однажды — получилось кровавое месиво.) Ходьба тоже. Меня трясло и мотало из стороны в сторону, словно пьяного матроса. С эволюционной точки зрения что-то в этом есть. Мы ведь вышли из моря, и даже английское слово walk в XI веке означало не «ходить пешком»[42], а «колыхаться, перекатываться» подобно морю. Только в XIII веке слово walking вышло на сушу, отряхнулось и приобрело современное значение. Слова меняются.

Но я так и не эволюционировал. Попытавшись пройтись по вагону, я немедля скатился обратно в XI век. Я колыхался и перекатывался по проходу. Кренился к чемоданам. Врезался в незнакомцев.

«А вы лучше будто танцуйте с поездом», — посоветовала одна старушка, заметив мою беспомощность.

Она оказалась права. Я в этот момент с ним будто дрался. А надо было танцевать, и пусть поезд ведет. Через некоторое время до меня дошло. Секрет, понял я, в том, чтобы расслабиться. Поезд кренится влево, затем вправо, и я вместе с ним, не сопротивляясь. В конце концов я достиг нужного мне спального вагона, ощущая такой восторг, будто поднялся на вершину Чогори — вторую по высоте после Эвереста.

* * *

Где-то шесть миллионов лет назад[43] первые человекоподобные существа выпрямились и начали ходить на двух ногах. У прямохождения обнаружилось много неожиданных преимуществ. Руки освободились, чтобы изготавливать орудия труда, а также указывать, ласкать, жестикулировать, держаться за руки, показывать средний палец, ковырять в носу и грызть ногти. Ходьба — это больше чем ходьба. И так было всегда.

Пусть она естественна, но это не значит, что ходить легко. Вот как Джозеф Амато в своей книге «Пешком» (On Foot), посвященной истории ходьбы, описывает физиологию одного-единственного шага: «Три четверти всего времени вы проводите, опираясь лишь на одну ногу. Когда человек поочередно ставит на землю напряженные ноги, весь его вес каждый раз переносится на нисходящую пятку, а затем — на большой палец ноги, когда поворачиваются бедра и ступня и вместе с ней вся нога перемещаются в пространстве»[44]. Все это, разумеется, происходит автоматически. Если начнете глубоко задумываться о биомеханике — вы грохнетесь лицом об землю, что почти и произошло со мной после прочтения этого абзаца.

Мы ходим на двух ногах, но наш скелет рассчитан на передвижение на четырех конечностях. Именно благодаря такому несоответствию между анатомией и тем, как мы ею пользуемся, есть работа у ортопедов. Плоскостопие, отеки стоп, волдыри, «косточки», молотообразные искривления — этим и многим другим мы расплачиваемся за двуногое существование. Почти всю жизнь Руссо страдал от болезненных мозолей, но упорно ходил в туфлях на каблуках.

Руссо обожал ходить, но героем не был. Из-за мозолей он перемещался медленно и «не мог перепрыгнуть через самый обыкновенный ров». Он не носил с собой тяжелого рюкзака и прочего снаряжения. Ему не приходилось отбиваться от грабителей или диких собак, выручать барышень и прочих персонажей из беды. Он просто ходил, без особых ожиданий и претензий. Именно так мы и приближаемся к абсолюту.

* * *

Поезд подъезжает к небольшой станции, от которой автобусом можно доехать до Сен-Пьера. Остров полон сюрпризов. Начнем с того, что это уже не остров: со времен Руссо постепенно сформировался перешеек, соединивший эту землю с материком. Все течет!

Попав на остров, который уже не остров, я сразу понял, почему Руссо так его любил. Он идилличен без претенциозности, пышен без вычурности, зелен — тоже без чрезмерности. Почти с каждой обзорной точки видно Бильское озеро. Сама природа в лучшем виде — то, что поэт Филип Ларкин называл «твердь обетованная».

Я представляю себе, как Руссо подолгу и без цели бродил здесь в компании любимого пса Султана. Может быть, собирал образцы растений. Я нахожу тропу, которая пересекает весь Сен-Пьер, и отправляюсь по ней в путь. «Ставь сначала одну ногу, потом другую, — говорю я себе. — Так же, как делал всю жизнь, только лучше». «Лучше» превращается в моей голове в «быстрее», и вскоре я обнаруживаю, что двигаюсь в смехотворно быстром темпе. Осадив себя, я, чтобы как-то компенсировать это, перехожу на скорость слона. Ну почему бы не выбрать что-то среднее? Что со мной не так?