Философия уголовного права - [91]
С другой стороны, сосредоточение карательной деятельности в руках правительства и его органов объясняется, как справедливо замечает В. Спасович (С. 1), еще и тем, что «во-первых, одно только правительство обладает в обществе достаточной материальной силой, чтобы охранять с успехом обеспечиваемые государственным союзом права и общества и частных лиц; а во-вторых, по своему выдающемуся положению над всеми неделимыми и отдельными группами и по своему безучастию в круговороте частных, сталкивающихся между собой интересов, более способно, нежели что бы то ни было, посредничать между преступником и обществом и произнести возможно беспристрастный приговор». Да к тому же приговор и наказание, правительством постановленные, естественно имели иное значение в глазах преступника, его семьи и рода: благодаря безличности карающего, они не могли вызывать того раздражения и злобы, какую легко возбуждал акт частной расправы.
198. В настоящее время процесс перехода завершился и мы видим, что во всех цивилизованных государствах, безотносительно к их организации, конкретным носителем общественного карательного права является верховная государственная власть, или, еще теснее, глава этой власти, в котором олицетворяется государство. При этом власть верховная является субъектом карательного права по отношению ко всем преступным деяниям, хотя бы даже возбуждение преследования и применение наказания, в данном случае, стояли в зависимости от усмотрения пострадавшего или его представителей, так как и по делам уголовно-частным подсудимый наказывается в интересах государства его органами. Мало того, даже и в тех исключительных случаях, в которых сохранились как бы частные наказания, идущие непосредственно в пользу пострадавшего, эти карательные меры налагаются во имя государства.
Глава государства может осуществлять свою карательную власть или непосредственно, или через особо на то установленных органов, действующих в качестве уполномоченных от власти верховной.
Конечно, при современных условиях быта, непосредственный суд монарха может встречаться лишь в исключительных случаях; но непосредственное участие главы государства в уголовном правосудии существует во всех законодательствах.
Так, по нашему законодательству в местностях, где действуют судебные уставы Императора Александра II, такое непосредственное участие верховной власти в отправлении правосудия проявляется при чрезвычайном смягчении наказания, выходящем за пределы судейской власти, или при прекращении отбытия наказания, или при восстановлении в правах.
Кроме того, от непосредственного усмотрения или разрешения Императора зависит самое возбуждение преследования по некоторым делам, чем также выражается косвенное участие в отправлении правосудия. Так, высшие чины, занимающие должности первых трех классов, предаются суду за преступления по должности только по Высочайше утвержденным мнениям Государственного совета; точно так же требуется Высочайшее повеление для прекращения или оставления следствий по политическим делам и т. д.
За этими исключениями, верховная власть осуществляет свое карательное право посредством специальных органов, определяющих виновность и ответственность нарушителей, или заведывающих порядком отбытия наказаний.
Судебное преследование виновных принадлежит, по общему правилу, судебным установлениям общим или особенным, почему, как мы видели, в западной литературе наказуемость по суду ставится одним из признаков понятия преступного деяния в тесном смысле, но у нас в некоторых, определенных законом случаях оно остается и за административными местами[166]. Эти изъятия могут быть толкуемы только ограничительно, и все другие нарушения постановлений, ограждающих интересы казны, или правил особых уставов должны быть облагаемы взысканиями только по постановлениям судебных мест.
По Закону 12 июля 1889 г. возродилось у нас, хотя и в ограниченном размере, старое доуставное соединение в одном лице функций административных и судебных в учреждении земских участковых начальников, заменивших мировых судей в уездах, так как земские начальники и по условиям их назначения, и по преобладающему характеру деятельности являются преимущественно административными органами.
199. Установив, что ныне государственная власть как представительница общества является субъектом карательной власти, я перехожу к другому, еще более важному и спорному вопросу: является ли эта власть правом? На чем основывается это право? Существует ли, другими словами, право государства наказывать преступников?
История и действительность свидетельствуют нам, что у всех народов и во все времена с первыми же зачатками организованного общежития появляется и наказание. Этот исторический факт дает весьма важные указания относительно характера и значения карательной деятельности, свидетельствует о том, что причинение известного материального страдания лицам, посягающим на правовой порядок, является как бы необходимой принадлежностью общежития, но он сам по себе не может еще служить доказательством правомерности карательной деятельности; он говорит о том, что было, но заставляет только догадываться о том, почему это было. Не можем ли мы, несмотря на вековое бытие института наказания, видеть в нем один голый факт, повсюдный, более или менее неизбежный, а не право; факт, который должен потерять всякое значение, как скоро вскроется его беспочвенность, как скоро наука докажет, что в нем выразилось одно из заблуждений человечества?
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В сегодняшнем мире, склонном к саморазрушению на многих уровнях, книга «Философия энтропии» является очень актуальной. Феномен энтропии в ней рассматривается в самых разнообразных значениях, широко интерпретируется в философском, научном, социальном, поэтическом и во многих других смыслах. Автор предлагает обратиться к онтологическим, организационно-техническим, эпистемологическим и прочим негэнтропийным созидательным потенциалам, указывая на их трансцендентный источник. Книга будет полезной как для ученых, так и для студентов.
Вернер Хамахер (1948–2017) – один из известнейших философов и филологов Германии, основатель Института сравнительного литературоведения в Университете имени Гете во Франкфурте-на-Майне. Его часто относят к кругу таких мыслителей, как Жак Деррида, Жан-Люк Нанси и Джорджо Агамбен. Вернер Хамахер – самый значимый постструктуралистский философ, когда-либо писавший по-немецки. Кроме того, он – формообразующий автор в американской и немецкой германистике и философии культуры; ему принадлежат широко известные и проницательные комментарии к текстам Вальтера Беньямина и влиятельные работы о Канте, Гегеле, Клейсте, Целане и других.
Что такое правило, если оно как будто без остатка сливается с жизнью? И чем является человеческая жизнь, если в каждом ее жесте, в каждом слове, в каждом молчании она не может быть отличенной от правила? Именно на эти вопросы новая книга Агамбена стремится дать ответ с помощью увлеченного перепрочтения того захватывающего и бездонного феномена, который представляет собой западное монашество от Пахомия до Святого Франциска. Хотя книга детально реконструирует жизнь монахов с ее навязчивым вниманием к отсчитыванию времени и к правилу, к аскетическим техникам и литургии, тезис Агамбена тем не менее состоит в том, что подлинная новизна монашества не в смешении жизни и нормы, но в открытии нового измерения, в котором, возможно, впервые «жизнь» как таковая утверждается в своей автономии, а притязание на «высочайшую бедность» и «пользование» бросает праву вызов, с каковым нашему времени еще придется встретиться лицом к лицу.В формате a4.pdf сохранен издательский макет.
Верно ли, что речь, обращенная к другому – рассказ о себе, исповедь, обещание и прощение, – может преобразить человека? Как и когда из безличных социальных и смысловых структур возникает субъект, способный взять на себя ответственность? Можно ли представить себе радикальную трансформацию субъекта не только перед лицом другого человека, но и перед лицом искусства или в работе философа? Книга А. В. Ямпольской «Искусство феноменологии» приглашает читателей к диалогу с мыслителями, художниками и поэтами – Деррида, Кандинским, Арендт, Шкловским, Рикером, Данте – и конечно же с Эдмундом Гуссерлем.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.