Философия уголовного права - [92]

Шрифт
Интервал

Итак, одна ссылка на историю не представляется достаточным доказательством для оправдания наказания, а потому доктрина не могла оставить без рассмотрения вопрос об основании карательной деятельности государства и выдвинула целый ряд крайне разнообразных попыток его объяснения, которые могут быть разделены на две главные группы, далеко, впрочем, не равные по числу их сторонников: теории, отрицающие бытие права государства наказывать и признающие таковое[167].

Теории, отрицающие право наказывать. В немецких учебниках уголовного права, не только старых, но и новейших, при разборе различных теорий наказуемости мы почти не встречаем указаний на писателей этой группы; также относятся к ним и французские криминалисты, и только в русских руководствах по общей части уголовного права этот отдел занял соответствующее место. Впервые В. Спасович в своем учебнике отвел хотя и коротенькую, но отдельную главу (§ 22) этим отрицательным построениям, а затем Н. Неклюдов в приложениях к переводу учебника Бернера посвятил этому вопросу особое приложение (С. 49–88), отнеся к ним одиннадцать групп таких теорий. Нельзя, однако, не заметить, что распределение отдельных писателей, сюда относящихся, на виды, и даже основные признаки группы было поставлено и неопределенно, и неверно. Спасович признаком отрицания права наказывать ставил отрицание свободы воли и зачислял в эту группу всех детерминистов с теологами и материалистами включительно[168]; Неклюдов, хотя и заметил, что только по господствовавшим до сих пор воззрениям отрицание свободы воли считалось и отрицанием наказания, но тем не менее в своем изложении этого отдела поставил опять-таки на первый план детерминистов, так что, прочитывая его изложение теорий, отрицающих право наказывать, мы найдем среди них весьма значительное большинство яростных защитников наказания[169].

Между тем, по моему мнению, между писателями, относимыми к категории отрицающих право наказывать, необходимо различать три группы: 1) теории, отрицающие свободу воли; 2) теории, отрицающие существенную систему наказаний и, наконец, 3) теории, отрицающие самое право государства наказывать.

Теории первой группы должны быть безусловно исключены из данного отдела. Детерминисты, отрицая свободу человеческих действий, вовсе не отрицают ответственности совершившего; они только отказываются от принципа возмездия или воздаяния, как основы наказания, и переносят вопрос на почву утилитарную, видя в наказании средство общественной охраны, или, еще проще, объясняя необходимость наказания тем предвечным предопределением, которое руководит и всеми действиями людскими. Оттого и понятно, что, просматривая теории большинства представителей детерминизма, касавшихся вопроса о наказании, к какой бы группе притом они ни принадлежали – теологов или материалистов, френологов или сенсуалистов – мы найдем у них признание, а иногда и полное оправдание, и притом не только наказания вообще, но даже и существующих мер наказания.

Писатели второй группы выходят из различных принципов вменения, т. е. между ними найдутся и сторонники доктрины свободной воли, и ее ярые противники, но все они сходятся в одном пункте, что существующая система карательных мер во всем ее объеме или, по крайней мере, в важнейших ее частях лишена всякого разумного основания, что в ней можно отыскать лишь одно хаотическое наслоение остатков разных веков и воззрений, сохранивших свое бытие скорее по привычке, чем по необходимости.

Представители этой группы крайне многочисленны и разнообразны как по приему критики, так, в особенности, по объему отрицания существующей карательной системы. Сюда примыкают, с одной стороны, противники отдельных наказаний, например смертной казни, ссылки, тюрьмы или нынешнего порядка их устройства, а с другой – и писатели, возражающие против самого принципа существующих наказаний, например отрицающие все карательные меры, причиняющие физическое страдание преступнику. Но и в том, и в другом случае они оставляют неприкосновенным самое право государства наказывать, а иногда даже, наоборот, придают ему чрезвычайно широкий объем.

За исключением же этих двух групп, число писателей, действительно отрицающих самое право государства наказывать, и притом не в виде общих мест и громких фраз, а в форме систематического учения, оказывается весьма невелико, и я считаю возможным ограничиться изложением только одной наиболее полной попытки этого рода – Robert Owen (род. в 1771 г., умер в 1858 г.)[170] – великого печальника человеческих несчастий, апостола любви и всепрощения, до гробовой доски сохранившего юношескую веру в человеческое сердце, и на 85-м году своей жизни являвшегося на общественной арене, худо слышавшим, слабым, но с тою же проповедью уничтожения казней и возрождения человечества в стройной жизни общего труда.

Взгляд Оуэна на карательную деятельность представляется глубоко гуманным, но в то же время теоретически спорным, а практически неосуществимым афоризмом. «Характер низших классов общества, – говорит он, – образуется в большинстве случаев под влиянием таких обстоятельств, которые неминуемо заставляют их следовать по пути крайней нищеты и порока и делают из них самых развратных и опасных членов государства. Большинство же остального общества воспитывается в принципах, идущих в разлад с человеческой природой и неминуемо вызывающих поступки, недостойные разумных существ… Таким образом, мир наполняется безумием и нелепостями, и во всех классах общества царствует неискренность и разврат».


Рекомендуем почитать
Эго, или Наделенный собой

В настоящем издании представлена центральная глава из книги «Вместо себя: подход Августина» Жана-Аюка Мариона, одного из крупнейших современных французских философов. Книга «Вместо себя» с формальной точки зрения представляет собой развернутый комментарий на «Исповедь» – самый, наверное, знаменитый текст христианской традиции о том, каков путь души к Богу и к себе самой. Количество комментариев на «Исповедь» необозримо, однако текст Мариона разительным образом отличается от большинства из них. Книга, которую вы сейчас держите в руках, представляет не просто результат работы блестящего историка философии, комментатора и интерпретатора классических текстов; это еще и подражание Августину, попытка вовлечь читателя в ту же самую работу души, о которой говорится в «Исповеди».


Искусство феноменологии

Верно ли, что речь, обращенная к другому – рассказ о себе, исповедь, обещание и прощение, – может преобразить человека? Как и когда из безличных социальных и смысловых структур возникает субъект, способный взять на себя ответственность? Можно ли представить себе радикальную трансформацию субъекта не только перед лицом другого человека, но и перед лицом искусства или в работе философа? Книга А. В. Ямпольской «Искусство феноменологии» приглашает читателей к диалогу с мыслителями, художниками и поэтами – Деррида, Кандинским, Арендт, Шкловским, Рикером, Данте – и конечно же с Эдмундом Гуссерлем.


Работы по историческому материализму

Созданный классиками марксизма исторический материализм представляет собой научную теорию, объясняющую развитие общества на основе базиса – способа производства материальных благ и надстройки – социальных институтов и общественного сознания, зависимых от общественного бытия. Согласно марксизму именно общественное бытие определяет сознание людей. В последние годы жизни Маркса и после его смерти Энгельс продолжал интенсивно развивать и разрабатывать материалистическое понимание истории. Он опубликовал ряд посвященных этому работ, которые вошли в настоящий сборник: «Развитие социализма от утопии к науке» «Происхождение семьи, частной собственности и государства» «Людвиг Фейербах и конец классической немецкой философии» и другие.


Актуальность сложности. Вероятность и моделирование динамических систем

Исследуется проблема сложности в контексте разработки принципов моделирования динамических систем. Применяется авторский метод двойной рефлексии. Дается современная характеристика вероятностных и статистических систем. Определяются общеметодологические основания неодетерминизма. Раскрывается его связь с решением задач общей теории систем. Эксплицируется историко-научный контекст разработки проблемы сложности.


Стать экологичным

В своей книге Тимоти Мортон отвечает на вопрос, что мы на самом деле понимаем под «экологией» в условиях глобальной политики и экономики, участниками которой уже давно являются не только люди, но и различные нечеловеческие акторы. Достаточно ли у нас возможностей и воли, чтобы изменить представление о месте человека в мире, онтологическая однородность которого поставлена под вопрос? Междисциплинарный исследователь, сотрудничающий со знаковыми деятелями современной культуры от Бьорк до Ханса Ульриха Обриста, Мортон также принадлежит к группе важных мыслителей, работающих на пересечении объектно-ориентированной философии, экокритики, современного литературоведения, постчеловеческой этики и других течений, которые ставят под вопрос субъектно-объектные отношения в сфере мышления и формирования знаний о мире.


Русская идея как философско-исторический и религиозный феномен

Данная работа является развитием и продолжением теоретических и концептуальных подходов к теме русской идеи, представленных в предыдущих работах автора. Основные положения работы опираются на наследие русской религиозной философии и философско-исторические воззрения ряда западных и отечественных мыслителей. Методологический замысел предполагает попытку инновационного анализа национальной идеи в контексте философии истории. В работе освещаются сущность, функции и типология национальных идей, система их детерминации, феномен национализма.