Философия уголовного права - [92]
Итак, одна ссылка на историю не представляется достаточным доказательством для оправдания наказания, а потому доктрина не могла оставить без рассмотрения вопрос об основании карательной деятельности государства и выдвинула целый ряд крайне разнообразных попыток его объяснения, которые могут быть разделены на две главные группы, далеко, впрочем, не равные по числу их сторонников: теории, отрицающие бытие права государства наказывать и признающие таковое[167].
Теории, отрицающие право наказывать. В немецких учебниках уголовного права, не только старых, но и новейших, при разборе различных теорий наказуемости мы почти не встречаем указаний на писателей этой группы; также относятся к ним и французские криминалисты, и только в русских руководствах по общей части уголовного права этот отдел занял соответствующее место. Впервые В. Спасович в своем учебнике отвел хотя и коротенькую, но отдельную главу (§ 22) этим отрицательным построениям, а затем Н. Неклюдов в приложениях к переводу учебника Бернера посвятил этому вопросу особое приложение (С. 49–88), отнеся к ним одиннадцать групп таких теорий. Нельзя, однако, не заметить, что распределение отдельных писателей, сюда относящихся, на виды, и даже основные признаки группы было поставлено и неопределенно, и неверно. Спасович признаком отрицания права наказывать ставил отрицание свободы воли и зачислял в эту группу всех детерминистов с теологами и материалистами включительно[168]; Неклюдов, хотя и заметил, что только по господствовавшим до сих пор воззрениям отрицание свободы воли считалось и отрицанием наказания, но тем не менее в своем изложении этого отдела поставил опять-таки на первый план детерминистов, так что, прочитывая его изложение теорий, отрицающих право наказывать, мы найдем среди них весьма значительное большинство яростных защитников наказания[169].
Между тем, по моему мнению, между писателями, относимыми к категории отрицающих право наказывать, необходимо различать три группы: 1) теории, отрицающие свободу воли; 2) теории, отрицающие существенную систему наказаний и, наконец, 3) теории, отрицающие самое право государства наказывать.
Теории первой группы должны быть безусловно исключены из данного отдела. Детерминисты, отрицая свободу человеческих действий, вовсе не отрицают ответственности совершившего; они только отказываются от принципа возмездия или воздаяния, как основы наказания, и переносят вопрос на почву утилитарную, видя в наказании средство общественной охраны, или, еще проще, объясняя необходимость наказания тем предвечным предопределением, которое руководит и всеми действиями людскими. Оттого и понятно, что, просматривая теории большинства представителей детерминизма, касавшихся вопроса о наказании, к какой бы группе притом они ни принадлежали – теологов или материалистов, френологов или сенсуалистов – мы найдем у них признание, а иногда и полное оправдание, и притом не только наказания вообще, но даже и существующих мер наказания.
Писатели второй группы выходят из различных принципов вменения, т. е. между ними найдутся и сторонники доктрины свободной воли, и ее ярые противники, но все они сходятся в одном пункте, что существующая система карательных мер во всем ее объеме или, по крайней мере, в важнейших ее частях лишена всякого разумного основания, что в ней можно отыскать лишь одно хаотическое наслоение остатков разных веков и воззрений, сохранивших свое бытие скорее по привычке, чем по необходимости.
Представители этой группы крайне многочисленны и разнообразны как по приему критики, так, в особенности, по объему отрицания существующей карательной системы. Сюда примыкают, с одной стороны, противники отдельных наказаний, например смертной казни, ссылки, тюрьмы или нынешнего порядка их устройства, а с другой – и писатели, возражающие против самого принципа существующих наказаний, например отрицающие все карательные меры, причиняющие физическое страдание преступнику. Но и в том, и в другом случае они оставляют неприкосновенным самое право государства наказывать, а иногда даже, наоборот, придают ему чрезвычайно широкий объем.
За исключением же этих двух групп, число писателей, действительно отрицающих самое право государства наказывать, и притом не в виде общих мест и громких фраз, а в форме систематического учения, оказывается весьма невелико, и я считаю возможным ограничиться изложением только одной наиболее полной попытки этого рода – Robert Owen (род. в 1771 г., умер в 1858 г.)[170] – великого печальника человеческих несчастий, апостола любви и всепрощения, до гробовой доски сохранившего юношескую веру в человеческое сердце, и на 85-м году своей жизни являвшегося на общественной арене, худо слышавшим, слабым, но с тою же проповедью уничтожения казней и возрождения человечества в стройной жизни общего труда.
Взгляд Оуэна на карательную деятельность представляется глубоко гуманным, но в то же время теоретически спорным, а практически неосуществимым афоризмом. «Характер низших классов общества, – говорит он, – образуется в большинстве случаев под влиянием таких обстоятельств, которые неминуемо заставляют их следовать по пути крайней нищеты и порока и делают из них самых развратных и опасных членов государства. Большинство же остального общества воспитывается в принципах, идущих в разлад с человеческой природой и неминуемо вызывающих поступки, недостойные разумных существ… Таким образом, мир наполняется безумием и нелепостями, и во всех классах общества царствует неискренность и разврат».
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В сегодняшнем мире, склонном к саморазрушению на многих уровнях, книга «Философия энтропии» является очень актуальной. Феномен энтропии в ней рассматривается в самых разнообразных значениях, широко интерпретируется в философском, научном, социальном, поэтическом и во многих других смыслах. Автор предлагает обратиться к онтологическим, организационно-техническим, эпистемологическим и прочим негэнтропийным созидательным потенциалам, указывая на их трансцендентный источник. Книга будет полезной как для ученых, так и для студентов.
Вернер Хамахер (1948–2017) – один из известнейших философов и филологов Германии, основатель Института сравнительного литературоведения в Университете имени Гете во Франкфурте-на-Майне. Его часто относят к кругу таких мыслителей, как Жак Деррида, Жан-Люк Нанси и Джорджо Агамбен. Вернер Хамахер – самый значимый постструктуралистский философ, когда-либо писавший по-немецки. Кроме того, он – формообразующий автор в американской и немецкой германистике и философии культуры; ему принадлежат широко известные и проницательные комментарии к текстам Вальтера Беньямина и влиятельные работы о Канте, Гегеле, Клейсте, Целане и других.
Что такое правило, если оно как будто без остатка сливается с жизнью? И чем является человеческая жизнь, если в каждом ее жесте, в каждом слове, в каждом молчании она не может быть отличенной от правила? Именно на эти вопросы новая книга Агамбена стремится дать ответ с помощью увлеченного перепрочтения того захватывающего и бездонного феномена, который представляет собой западное монашество от Пахомия до Святого Франциска. Хотя книга детально реконструирует жизнь монахов с ее навязчивым вниманием к отсчитыванию времени и к правилу, к аскетическим техникам и литургии, тезис Агамбена тем не менее состоит в том, что подлинная новизна монашества не в смешении жизни и нормы, но в открытии нового измерения, в котором, возможно, впервые «жизнь» как таковая утверждается в своей автономии, а притязание на «высочайшую бедность» и «пользование» бросает праву вызов, с каковым нашему времени еще придется встретиться лицом к лицу.В формате a4.pdf сохранен издательский макет.
Верно ли, что речь, обращенная к другому – рассказ о себе, исповедь, обещание и прощение, – может преобразить человека? Как и когда из безличных социальных и смысловых структур возникает субъект, способный взять на себя ответственность? Можно ли представить себе радикальную трансформацию субъекта не только перед лицом другого человека, но и перед лицом искусства или в работе философа? Книга А. В. Ямпольской «Искусство феноменологии» приглашает читателей к диалогу с мыслителями, художниками и поэтами – Деррида, Кандинским, Арендт, Шкловским, Рикером, Данте – и конечно же с Эдмундом Гуссерлем.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.