Философия. Книга 1. Философское ориентирование в мире - [142]

Этот вновь и вновь повторяющийся процесс пробуждения есть явление истории философии. Философствование привязано к своему прошедшему и в то же время оно изначально есть оно само, потому что оно по собственному основанию вступает из своего времени во вневременное. Это - историчность философствования. Оно не может начинать сначала; ибо для нас оно есть неповторимое внутренне связное сбывание человеческого бытия, начавшееся у греков, и исходя из которого мы понимаем чужое, например, индийское, китайское философствование, как отчасти чужое для нас. Философы, которые решительнее всего полагали, что начинают заново, и что только в них совершается подлинное начало, и которые при этом понимали сами себя существенно неисторически -Декарт и Кант, - насквозь пронизаны преобразованной традицией. Те, кто действительно полагал начало, не зная традиции, делал это на основании смутно и раздробленно поступавших к ним сведений из традиции и не мог прийти к сколько-нибудь существенной ясности. Но само это преобразование в пробуждении, как временная форма философствования, уже не поддается какому-либо объяснению, но представляет собою, скорее, загадку историчности всего нашего существования, в котором и заключается для нас исток.

Как совершается то пробуждение, из которого в преобразовании возникает повторение, которое, несмотря на то, есть все же подлинное философствование, - постичь это мыслью невозможно. Дело обстоит так, словно бы в некоторой невидимой точке бытие соприкоснулось с бытием. Но то, что это пробуждение необходимо должно совершаться в существовании, - это, кажется, возможно понять, даже смотря на дело еще как бы извне:

Поскольку экзистенция имеет во временном существовании, как жизнь, только одну жизнь, она в явлении ограничена. Чем она станет и что сможет сказать в этом явлении, - это происходит от некоторого изначального подхода, который индивид не может получать сколь угодно часто, и не может также в своем роде желать и создавать его сам. Я - не только растущее и умирающее живое существо, но я также есмь то, что я есмь, в силу того, что исконно сочетался союзом (aus ursprünglicher Vermählung) с тем, что исторически пробуждает меня. Я в истоке неповторим, и развертываюсь из некоторого почина, активно перерабатывая подступающий ко мне материал мира и приводящие меня ко мне самому движения. Чем больше число моих новых починов, тем менее подлинным является мне обыкновенно мое бытие. Чем более я есмь я сам, тем решительнее и определеннее я привязан к своему истоку и пути. Правда, то, что я нахожу, я избираю как ограниченное в этом своем существовании; ибо я - существо конечное. Но, как таковое, я в одно и то же время постигаю свою конечность и мысль о тотальности и в отождествлении себя с ними обеими обретаю свою истину как историческое явление. Если же истинное бытие есть единое, однако так, что в знании об этом едином бытие уже постигается неистинно, то оно должно привести само себя в явление в качестве временного существования, пробуждая себя само от одного ограниченного индивида к другому ограниченному индивиду. Хотя в каждом явлении некоторой экзистенции в существовании оно имеет себя само, но только как явление среди других явлений. Тем, что оно само позволяет обратиться к себе из прошедшего существования в ныне возникающем существовании, через возможное в зачатке новой жизни исконное смыкание (ursprünglicher Zusammenschluß) с его прошлой основой, явление бытия раскрывается для нас таким образом, каково оно не могло быть в своем первом почине. Даже если жизнь индивида будет и очень продолжительна, все-таки живущая в зачатке сила почина будет в нем однажды израсходована; в философствовании она будет разве что длиться все далее и разлагать все обширнее нечто уже существующее. Новая же самобытная жизнь может расслышать в явлении философской истины то, чего еще не могло услышать ее прежнее явление в труде первого порождения. Дело не в том, что наша жизнь слишком коротка, и что мы не можем продолжать без конца наши исследования, а должны передать их начинающему, которому теперь, в свою очередь, нужно самому изучить приемы ремесла, - дело в субстанциальном объеме жизни, которая, ничего не поделаешь, бывает сама собою только благодаря своему, неповторимо ей присущему, истоку. Так же, как человек может только однажды любить подлинно и всецело, и если предает свою любовь, бывает сломлен в собственном своем бытии, так он может осуществить в себе лишь одну форму явления, если только в этой форме он будет подлинен, а не просто гримасой, если он должен быть и говорить в ней от своего лица, а не исчезать, скрываясь за масками.

Поэтому мы вправе сказать, что в течение тысячелетий западной мысли мы живем в стихии одной-единственной философии, philosophia perennis⁶¹, если мы понимаем под этой единой философией знание истинного бытия о самом себе, - но что никто не обладает ею, а, скорее, эта философия есть только при условии, если во всяком следующем поколении она получает в индивидах новую жизнь в преобразившейся форме, если каждый, несмотря на все свое знание прошлых мыслей, обладает истиной из своего настоящего и своей основы в этой своей, не знаемой никем извне, историчности.