Философия. Книга 1. Философское ориентирование в мире - [140]

Выражение бытия, как разорванное на мир, свободу и трансценденцию, служит в ситуации существования формулой для чего-то неразрешимого; разнородность этого бытия не замыкается ни в чем, разве только в трансценденции, в которой все, в конце концов, может пребыть в едином, не как непосредственное обладание, не как бездна, чтобы слепо бросаться в нее, но как непередаваемое в коммуникации исполнение некоторого пути, по которому экзистенция идет с другой экзистенцией, однако ни в коем случае не как некая знаемая вершина в философской мыслительной формации. Но из-за этого исконная систематика сознания бытия, разорванного на мир, экзистенцию и трансценденцию, как выражение, отнюдь не становится абсолютной. Придерживаться этой систематики в ее опредмеченном виде и формул ее экспликации, как бы некоторого знания, невозможно в силу самой разорванности. Истина заключается в том, для чего рушащимся выражением служит сама эта систематика и к чему она должна побудить каждого мыслящего. Несмотря на это, самопросветление сознания бытия в способах трансцендирования представляется столь самоочевидным, что всякий раз бывает трудно и как бы противоестественно отказаться от его убедительной всеобщезначимости. И все же даже тот, кто не сомневается, не вправе ошибиться в понимании смысла истинности своего мышления. «Смелость признания истины (Mut zur Wahrheit)» - установка двусмысленная: смелостью она оказывается в действительности, в которой я действую так, что не сомневаюсь в истине. В акте утверждения никакой смелости нет. Здесь, напротив, все дело только в том, чтобы отличать действительно убедительное от риска собственной необходимой вовлеченности (Wagnis des Sichselbsteinsetzenmüssens).

Если систематика, возникающая из разорванности сознания бытия, и представляется для нас как объемлющая, то она все же не есть единственный корень, из которого произрастает все то, что имеет сказать нам философия. В противоположность ей (ihr entgegen) содержательное философствование исходит в своем настоящем из некоторого дела, историчной ситуации, избранного решения и из пережитого в опыте трансцендентного исполнения. Если это философствование высказывается словесно, то опять-таки высказывается в виде систематик. Но даже если я, исходя из этого философствования, ищу в многообразии опыта соединения с объемлющей систематикой мысли, отсюда не возникает никакой системы, как одной-единственной всеобъемлющей философской мыслительной формации.

То, что не удается достичь единства, могло бы объясняться только слабостью мысли. Кажется, однако же, что свобода отказывает себе в этом единстве, потому что оно невозможно без иллюзий и обмана. Ибо из этого единства снова и снова возникала бы система, которая по своей сущности была бы возможна только в конце времен, но именно тогда была бы также и не нужна. До тех пор, пока остается неизбежной необходимость основания систематики философствования на экзистенциальном сознании бытия во временном существовании, не может быть получена и замкнутость этого философствования в такой, например, форме, в которой бы все еще становящееся в истории нашло себе готовое место в схеме системы мышления.

Отсюда для нас следует, относительно всех изложений философствования, что систематика некоторого целого, возникающая из объемлющего сознания бытия разорванности, должна соединиться с содержательной систематикой, возникающей из всякого изначального философского мышления, и, наконец, также и с тем упорядочением, которое располагает, компонирует, конструирует средствами одного лишь рассудка по аналогии с научными классификациями. Это последнее упорядочивание, как не обязывающая ни к чему систематика, в философском смысле ничего нам сказать не может, оно лишь дает нам обозреть совокупность мыслительных возможностей и служит тем прибежищем, где систематическое мышление могло бы продолжаться только ценой неистинно конструирующей насильственности. Обязательная систематика - это содержание в философствовании, но систематика не может властвовать над философствованием вплоть до каждого отдельного положения в некоторой мыслительной формации. Наша объемлющая систематика, представленная в способах трансцендирования, сама может быть понята как особенная; так, метафизическая систематика, которая бы подлинно выражала само бытие, по смыслу своего содержания, в свою очередь, охватывала бы собою методы трансцендирования, потому что эти последние необходимо возникали бы из такой систематики. Философия, закосневшая как мыслительная формация лишь в одной-единственной форме, сама по себе как философствование бесконечно подвижна. Объемлющее может стать особенным, особенное - всеобъемлющим. Это обоюдное смещение не обязательно видоизменяет содержание философии. Поэтому наружное, еще бессодержательное упорядочивание содержаний составляет необходимую судьбу, а в меру его выполнения - подлинную установку того философствования, которое знает себя находящимся на пути экзистенциального становления. Философию, как творение, невозможно смешивать с философствованием, как светлостью личного экзистирования; даже содержательная система в качестве мыслительной формации может быть не более чем только функцией.