Филонов - [19]

Когда Филонов вышел на улицу, в окнах магазинов горел свет.

Филонов шёл через Дворцовый мост. Он нахлобучил шапку и в каком-то оцепенении смотрел на мезонин Академии наук, силуэтом высившийся на фоне неба.

Кульбин обогнал Филонова на извозчике:

– Садитесь, я вас немного подвезу, что, разочаровались сегодняшним днём?..

– Да! – отозвался Филонов, – я надеялся что-либо продать.

– О! Это очень трудно, – сказал Кульбин, – я бы сегодня же бросил свою медицину, если бы картины продавались…

– Как я могу заниматься чем-либо другим[16], если я знаю, я уверен в своём неминуемом крахе; вы бываете в Эрмитаже? Каждая эпоха имеет свои формы выражения, но от эпохи остаются показательными, характерными для неё только те, где творческий порыв циклонно достигал наибольшей фазы света… Если хочешь творить, если хочешь спастись, не погибнуть в конкуренции из всех самой напряжённой, то, доктор, согласитесь, надо заботиться не столько о выборе той или иной формы, сколько о силе напряжения при создании этой формы; для искусства нужно быть свободным… необходимо продать, я и думал сделать это и, признаюсь, разочарован.

Кульбин стал доказывать Филонову, что не продать – это значит бороться, а борьба полезна – она укрепляет, способствует творчеству.

Шагая по Академическому переулку, Филонов вспомнил, что он видел в толпе, стеснившейся вокруг него, Алис; она кивнула ему из-за спины человека в мохнатом табачного цвета костюме, с бородой почти красной.

Филонов, встретясь глазами с Алис, понял, что она с ним, что она против всей «этой» набежавшей волнами внимания усердной толпы.

Когда Филонов по лестнице поднялся к себе в комнату и зажёг лампу, то два письма, положенные рукой хозяйки на столе, обратили его рассеянное событиями дня внимание.

Первое письмо Филонов прочитал стоя, оно было из Москвы. Сапунов просил Филонова озаботиться тем, чтобы его «Розы Крыма» были повешены не в очень плохом месте{64}.

Второе Филонов читал сидя. Оно было от сестры; содержание письма заставило Филонова не только сесть, но и задуматься о тех перспективах, которые разворачивала перед ним жизнь.

Филонов в продолжение многих лет жил хотя чрезвычайно скудно, но он не озабочивался добыванием денег; от сестры он имел необходимую одёжу, а пятьдесят рублей в месяц хватало ему на краски, на чёрный хлеб и на большие листы бумаги, на которых он писал свои картины.

Филонов эти годы работал вполне самостоятельно. Он работал методически ежедневно, с утра до вечера.

Из Академии он вынес солидные знания анатомии и мастерство формы. Филонову ничто не мешало работать. Свои физические склонности он легко поборол, гипнотизируя себя блестящей точкой. Этим блестящим притягателем было для него искусство. Филонов был сильной и страстной натурой, склонной к восхищению и неустанному наблюдению.

Мир поразил и увлёк Филонова, воплотясь в зрение. Часто созерцание невзрачных кусков жизни наполняло его радостью бытия.

Филонов десять лет жил безвыездно в гиганте городе. Одним из развлечений Филонова было гулянье по Невскому[17].

Невский был для Филонова своеобразной дачей, по Невскому совершал Филонов свои летние прогулки. Невский, где Филонов наблюдал жизнь, откуда он приходил с запасом материала для своего творчества. Невский для Филонова был книгой большого города, раскрытой на самом интересном месте…

Невский стал привычкой для Филонова, второй натурой, и весь был во власти стихии движения его.

Филонов все предметы на своих картинах изображал бегущими, падающими, ломающимися, и только мёртвые вещи его кисть давала иногда в моментах статики.

Филонов любил всё искусство, бывшее до него, но он видел, что человечество вступает в иную эпоху, где быстрота создаёт и нового человека. Филонов видел, как формы человеческих отношений дряхлели, изживали себя.

Прежнее искусство отображало жизнь неизмеримо более узкую, чем современная.

Филонов понимал, что если бы практик-фланёр современности захотел бы теоретического обоснования на плоскости холста, для этой практики своей он не нашёл бы ничего в искусстве классическом, художестве былом.

Истинное творчество, как всякий организм, развивается само из себя, заранее неся в себе всё грядущее; от творящего требуется внимание и бережное отношение.

Филонов проработал неустанно в искусстве десять лет, увидел, что он может, не покладая рук, работать и далее.

Филонов читал письмо сестры; она сообщала, что высылает ему деньги в последний раз, что её муж находит бесполезной дальнейшую помощь её; но, заканчивала сестра, ты теперь настолько взрослый и опытный в жизни, что для тебя моё письмо не будет иметь какого-либо значения.

Глава XII

В отношениях Алис и Филонова уже около месяца царил порядок.

Алис находила Филонова побледневшим, менее разговорчивым; между ними была раньше простота, они понимали друг друга, и даже малые фразы были многозначительными, а теперь Алис заметила в Филонове жёлчность, раздражительность.

– Что с вами? – спрашивала Алис.

– Работа не клеится, и жизнь не кажется остроумной.

Алис удивлённо подымала брови.

– Филонов, – проникновенно говорила девушка, – человек в силах сделать жизнь по вкусу; если вам что-либо так не по себе, то это значит, что вы в чём-нибудь не правы; если человек потерял равновесие, то это верный признак, что он в чём-нибудь ошибся; в чём вы не правы, Филонов?