— Ну и зверюку же вы создали!
Я хорошо знал моего бывшего руководителя, но слегка подзабыл, как быстро его улыбка становится из добродушной насмешливо-укоризненной. И сейчас не уловил перехода.
— Тигорд не нападает на людей.
— Хотите сказать — до сих пор не нападал, — ответил я резче, чем следовало.
Но он, как в былые времена, словно и не заметил моей резкости. Его улыбка стала рассеянной.
— Впрочем, твои замечания всегда отличались… — он подыскивал слово, и его большие губы слегка шевелились, — реалистичностью… И все же слухи о свирепости тигордов сильно преувеличены.
— И об их силе?
— Этого я не говорил. Тигорд действительно удивительный зверь…
— И от него негде укрыться?
Он не подал вида, что понимает, куда я клоню.
— Можно сказать и так. К тому же после каждой охоты он становится, в общем, сильнее…
Я вспомнил, как неуловимо и страшно менялся облик зверя, и пробормотал:
— Вы, наверное, слышали, что я выступал в прессе против опытов в таких масштабах…
— О масштабах тебе трудно судить, пока…
— Пока я не окажусь в роли косули?
Его вислые усы весело запрыгали:
— Ладно, ладно, мы здесь регулярно смотрим передачи «В мире животных» и следим за успехами «мэтра документального кино». Однажды я даже похвастался, что работал с тобой под одной крышей. Между прочим, мне не поверили. Пока это не подтвердил «конструктор» тигордов… — он заглянул мне в глаза, — старший инженер… Татарский…
— Мишка?
Теперь все его сухощавое подвижное лицо с крупными чертами участвовало в улыбке, даже уши, похожие На блины, двигались — и я понял, что это и есть главный сюрприз, который он мне обещал при встрече.
3
Мы сидели на веранде лабораторного корпуса номер один. Разговор наш то и дело прерывался вопросами «помнишь?» Толстенные Мишины щеки раскраснелись, он бурно жестикулировал, и мне странно было узнавать прежние черты порывистого синеглазого юноши с пушистыми ресницами, которым завидовали девушки, с очень белой кожей лица, часто вспыхивающего стыдливым румянцем «от корней волос до шеи». Теперь рядом со мной сидел рано располневший человек с брюшком, выпирающим глыбой над поясом. Капли пота выступали на его лбу, скатывались вниз, и он, досадливо морщась, слизывал их с верхней губы. И так не соответствовал ни прежний, ни сегодняшний его облик «создателю тигорда», что у меня сорвался вопрос:
— И ты создал это страшилище? Почему? Зачем?
Он белыми крупными зубами прикусил нижнюю губу, как бы удерживаясь от моментального ответа, давая себе время обдумать его. Густые ресницы на несколько мгновений притенили глаза.
— Помнишь наши мечты об идеальном животном мире? О мире, основанном не на вражде и насилии?
— Фауна Утопика?
— Да, Фауна Утопика! — повторил он с вызовом.
Я скосил глаза на щербатый профиль с крупным горбатым носом и вислыми усами. Наш старый учитель не улыбался. Его пальцы с узловатыми утолщениями слегка барабанили по столу.
Только сейчас, отведя взгляд от Михаила, я очень ярко вспомнил его прежнего, юного, восклицающего: «Человек не будет мириться с жесткостью мира природы! Да и в самой природе наряду с враждой и борьбой существует симбиоз, как оборотная сторона медали. Пусть мне тысячу раз говорят: „Это невозможно!“, но мы повернем медаль и сделаем оборотную сторону лицевой!»
И когда я снова смотрел на Михаила, воспоминание о «юноше бледном со взором горящим» как бы наложилось на его нынешний облик, придав ему недобрую карикатурность. Природа отомстила ему, как, впрочем, «мстит» она и тем, кто покорно соглашается с ее законами. А в дополнение к моим воспоминаниям прозвучали слова Михаила:
— Пока что Фауна Утопика оказалась невозможной без тигорда…
— Ты хочешь напомнить банальную истину, что здоровая фауна невозможна без санитаров?
Он уколол меня своим острым взглядом:
— Все обстоит еще сложнее. В природе нет оборотной и лицевой сторон. Они слиты воедино. Поэтому так трудно переделывать или хотя бы подправлять ее законы.
— Переделывать и подправлять… Всего-навсего! — не удержался я.
Где-то в глубине комнат зазвонил телефон. Профессор встал, но звонок уже умолк. Михаил, видимо, не слышал звонка, с недоумением глянул на Евгения Петровича и снова обратился ко мне:
— Я же говорил, что остался верен мечте! — Он рубанул воздух кулачком, и его глаза вспыхнули упрямым, сухим, жарким блеском, так хорошо знакомым мне. — Но то, что кажется нам страшным, в природе имеет и другой, совсем другой смысл. Может быть, в том, чтобы открыть его, и заключается цель моей жизни…
Нет, он не зря, не просто так сказал «моей», он напоминал мне, отступнику, наши прежние мечты. Затем его голос смягчился:
— Видишь ли, охота хищника — это не только потребление вещества, необходимого для поддержания жизненных процессов, не только очистка замкнутого мира от слабых и больных, не только высвобождение места для новых существ…
Он впился ожидающим взглядом в меня, он хотел, чтобы я закончил его мысль. Но я не позволю увлечь себя туда, откуда однажды ушел. В конце концов у меня есть все, что мне нужно, и я ни о чем не жалею.
Михаил подождал минуту-другую и добавил понукающе:
— …так же, как рождение нового существа означает не только пополнение и обогащение вида…
