Фейтфул-Плейс - [123]

– Даже папе?

– Да. Даже ему.

– Умничка, – сказал Шай так мягко и успокаивающе, что темнота у меня перед глазами налилась красным. – Молодец, ты моя самая лучшая племянница!

– Ага.

– Это будет наш особый секрет. Обещаешь?

Я подумал о разнообразных способах убить человека, не оставляя следов, и, прежде чем Холли успела дать обещание, перевел дух и толкнул дверь.

Взгляду предстала картина маслом. Квартира у Шая была чистая, скудно обставленная, вылизанная, как казарма: потертые половицы, выцветшие зеленые занавески, разрозненные, безликие предметы мебели, на белых стенах – ничего. От Джеки я знал, что он живет здесь уже шестнадцать лет, с тех пор как старая безумная миссис Филд умерла и квартира освободилась, но жилище по-прежнему выглядело временным. Шай мог собраться и уехать за пару часов, мог исчезнуть совершенно бесследно.

Шай и Холли сидели за деревянным столиком, заваленным дочкиными учебниками: старинный портрет какого угодно столетия – отец и дочь в мансарде, поглощенные загадочной историей. В унылой комнате, в кругу света от торшера они сияли, как самоцветы: золотая макушка и рубиново-красная кофта Холли, темно-зеленый свитер Шая и иссиня-черный блеск его волос. Он поставил под стол скамеечку, чтобы у Холли не болтались ноги. Похоже, эта скамеечка была самым новым предметом в комнате.

Прелестная картинка исчезла в одно мгновение: оба виновато подскочили, как подростки, застуканные за раскуриванием косяка; они походили друг на друга как две капли воды. Две одинаковые пары голубых глаз вспыхнули тревогой.

– Мы математику делаем! Дядя Шай мне помогает, – выпалила Холли, густо покраснев и выдав себя с головой.

Это меня малость успокоило: я уже начал подозревать, что она превращается в хладнокровную супершпионку.

– Ага, ты говорила, – сказал я. – Ну и как дела?

– Нормально. – Холли мельком глянула на Шая, но тот неотрывно смотрел на меня безо всякого выражения.

– Вот и славно. – Я обошел стол и рассеянно взглянул через их плечи. – Да, похоже, все правильно. Ты сказала дяде спасибо?

– Ага. Много раз.

Я посмотрел на Шая, вопросительно подняв бровь.

– Сказала-сказала, – подтвердил он.

– Приятно слышать. Хорошие манеры – это все.

От смятения Холли чуть не подпрыгивала на стуле.

– Папа…

– Холли, милая, ступай вниз. Доделаешь математику у бабушки. Если она спросит, где дядя Шай и я, передай, что мы немножко поболтаем и спустимся. Хорошо?

– Хорошо. – Холли начала медленно убирать вещи в рюкзак. – И больше ничего не говорить? – обращаясь то ли ко мне, то ли к Шаю, спросила она.

– Больше ничего, милая, – ответил я. – Мы с тобой потом поговорим. А теперь беги.

Дособирав учебники, Холли в последний раз взглянула на нас обоих, пытаясь понять больше, чем под силу любому взрослому. На ее лице читалась такая путаница растрепанных чувств, что за одно это мне захотелось прострелить Шаю колени. А потом дочка ушла. Проходя мимо меня, она на секунду прижалась ко мне плечом; мне хотелось обнять ее так, чтобы кости затрещали, но вместо этого я провел ладонью по ее мягким волосам и слегка ущипнул за загривок. Легко, словно фея по толстому ковру, она сбежала вниз по лестнице, и из родительской квартиры послышался гул приветственных голосов.

Я захлопнул за ней дверь и сказал:

– А я-то удивлялся, с чего это она так наловчилась делить в столбик. Забавно, правда?

– Она не дура, – сказал Шай. – Ей только нужно было помочь.

– Да, я в курсе. Но помог именно ты, и я хочу, чтобы ты знал, насколько я тебе благодарен. – Я уселся на стул, отодвинув его подальше от яркого круга света и от Шая. – Симпатичная квартирка.

– Спасибо.

– Помню, у миссис Филд все стены были завешаны портретами падре Пио и воняло гвоздичными леденцами. Надо признать, превзойти ее в дизайнерских способностях дело нехитрое.

Шай медленно откинулся на спинку стула – с виду расслабленно, но мышцы его плеч бугрились, как у тигра, готового к прыжку.

– Где же мои манеры? Выпьем по стаканчику. Виски будешь?

– Не откажусь. Для аппетита перед ужином в самый раз.

Он наклонился вместе со стулом, дотянулся до буфета и достал бутылку и два стакана.

– Лед?

– Давай. Сделаем как положено.

Судя по настороженному блеску глаз, оставлять меня одного Шаю не хотелось, но выбора не было. Он отнес стаканы в кухню: открылась дверь морозилки, посыпались кубики льда. Виски оказался что надо – односолодовый “Тирконнелл”.

– У тебя губа не дура, – сказал я.

– А ты не знал? – Шай вернулся, встряхивая лед в стаканах, чтобы охладить выпивку. – Только не проси разбавлять.

– Обижаешь.

– Правильно. Тот, кто разбавляет, не заслуживает виски. – Он налил нам на три пальца и толкнул стакан по столу ко мне. – Твое здоровье! – сказал он по-ирландски, подняв свой стакан.

– За нас, – сказал я.

Стаканы звякнули. Виски опалил горло золотым ячменно-медовым огнем. Весь мой гнев улетучился; я был спокоен и собран как никогда. Во всем мире не осталось никого, кроме нас двоих. Мы смотрели друг на друга через колченогий стол; резкие тени от лампы покрывали лицо Шая боевой раскраской, громоздились по углам. Все казалось таким знакомым, почти умиротворяющим, словно мы готовились к этому мгновению всю жизнь.