Фестиан-мученик - [9]

Книжки по машиностроению?

Фестиан. Нет. Сказки, повести, истории, может, роман… Октавия считает, что это могло бы ее отвлечь. Ей легче, когда я рассказываю ей истории. Но странное дело — я не могу ни одной придумать. Вроде бы все должно идти само собой. — скажем, капитан, буря, бог морей. Потом дело доходит до завязки — это бы тоже еще куда ни шло…

Лаврентий. Ну?

Фестиан. А вот развязки… Все не сходится, все не так. Я подозреваю, Лаврентий, что развязок не существует. Ну вот представь себе: в твой дом стучатся, и голос говорит: «Сыщики стоят у дверей».

Лаврентий. Ну и что?

Фестиан. Что может быть дальше?

Лаврентий. И думаешь, над этим стоит ломать голову?

Фестиан. Октавия считает, что да.

Лаврентий. Октавия! Куда тебя занесло? Да еще пытаешься отогреть руки своим родителям!

Отец. Если б он только мог!

Мать. Если б он мог!

Отец. У него не осталось тепла для нас.

Мать. Не осталось тепла.

Отец. От его дыхания веет холодом.

Фестиан. Отец! Мать!

Лаврентий. Да пойми же наконец, Фестиан!

Фестиан. Всего недостаточно.

Лаврентий. Это так.

Фестиан. Мы говорим о разных вещах.

Лаврентий. Дело не в отдельных людях — будь то Фаустин, Фаустина или Сальпиций.

Фестиан. Разве судьба каждого не взвешивалась отдельно?

Лаврентий. Конечно, но потом сваливалась в общую кучу, в неразличимую массу проклятых. Здесь не стоит доверять своему чувству сострадания, Фестиан. Доверяй своему чувству отвращения. (Содрогаясь.) Я видел болото — смесь родниковой воды и дерьма. На поверхность поднимались пузыри, переливались всеми цветами радуги и, лопаясь, источали мерзкое зловоние.

Фестиан. А я видел людей.

Лаврентий. С червями в мозгах, гнойными язвами на груди, струпьями на коже, шелушащейся, как древесная кора…

Фестиан (закрывая лицо руками). Они страдали!

Лаврентий. Нет ни страдания, ни сострадания, Фестиан. Кто однажды созерцал великолепие света…

Фестиан (как бы про себя). Но я ведь тоже созерцал его…

Лаврентий. Вот я стою здесь, весь пылая его огнем.

Фестиан. А я нашел только пепел, брат мой.

Лаврентий (гневно). Пламя и пепел. Это нас и различает.

Фестиан. Именно так.

Лаврентий. Мне ведомо только это пламя. А сострадание, Фестиан? В горниле пламени оно обернулось заблуждением.

Фестиан. Видно, так оно и есть. Иначе мы давно уже принялись бы искать то, что нашли здесь. Мы давно уже покинули бы царство великолепия, да что там — мы и не вступали бы в него!

Лаврентий. О брат мой, брат мой, только оно и существует, больше нет ничего. Все остальное: мир, ад, чувства и мысли…

Фестиан. …капитаны, хозяева харчевен, изготовители палаток… Все обернулось заблуждением, как ты говоришь.

Лаврентий. А что ты скажешь, Фестиан?

Отец (плаксиво). Они при нас обсуждают великолепие рая.

Мать. Мы трепещем, а они болтают языками.

Отец. Им легко говорить!

Мать. Праздные зеваки!

Лаврентий. Смотри, как они брызжут слюной! В этом вся низость страдания.

Фестиан (с отчаянием). Ядовитые слезы в выпученных глазах, вши копошатся под мышками, тела источают зловоние… О, стыдитесь, стыдитесь показываться нам на глаза!

Отец. Мы вскормили тебя…

Мать. Одевали, обували…

Фестиан. Все обернулось заблуждением — вы что, не слыхали? Отдельный человек — ничто, болотный пузырь!

Лаврентий. Они взывают к низости сострадания, себялюбцы!

Фестиан. А теперь уходи!

Лаврентий. Ты это кому?

Фестиан. Тебе! И скажи Петру — я вернулся к заблуждениям. От святых — к рыбакам и делателям палаток.

Лаврентий. К головам, прядям волос, конечностям…

Фестиан. …которые я буду согревать, не будучи в силах согреть. Возвращайся в свое царство великолепия, не нуждающееся в любви.

Лаврентий (с болью в голосе). Фестиан!

Фестиан. Я уже сказал тебе: я слишком впечатлителен. Не знаю почему, но бедняки и калеки никогда не выходят у меня из головы.

Лаврентий. Это искус гордыни. Пойми же наконец — у милосердия есть пределы, а гнев праведен!

Фестиан. Раз все недоступно пониманию, как я могу понять гнев? Пределы милосердия? Разве непостижимое должно понимать? Разве милосердие не может просто так заключить в объятия то, что ты называешь головами, конечностями, прядями волос?

Лаврентий. Ты должен уйти со мной, Фестиан! Освободись от плена призраков, идем! Не забывай, что ты покинул: ведь то был рай!

Фестиан. Это искус гордыни.

Лаврентий. А вот апостолы и отцы до этого не додумались. Один только Фестиан, с арены Большого цирка прямиком вознесшийся в райские сени…

Фестиан. Вроде бы по недосмотру. У меня было такое подозрение. Как я уже сказал, вся моя родня, все мои друзья, мои подружки…

Лаврентий. Перестань! Ты этого не понимаешь.

Фестиан. Ведь ты считаешь, Лаврентий, что мы лучше этих грешников в аду?

Лаврентий. Так решено. И не нами.

Фестиан. Нам остается только радоваться.

Лаврентий. Да. И тебе тоже.

Фестиан. И запах греха внушает нам ужас.

Лаврентий. Да. И тебе тоже, Фестиан!

Фестиан. Эти кровь и грязь на руках, которые хочется отмыть, эта вонь, вдыхаемая непрестанно, эти спазмы в горле!

Лаврентий. Я же ведь вижу… вопль в твоих глазах: прочь, прочь отсюда!

Фестиан. И потому я остаюсь.

Лаврентий. Остаешься?

Фестиан. Да. Потому что мне хочется бежать прочь.

Лаврентий. Но последствия, Фестиан?