Ферма животных - [10]

— Конни, — сказала Констанс Константину, — нам нужно серьезно поговорить.

— Сейчас?

— Да.

— И о чем бы это?

— О Джемми.

— А что такое с Джемми?

— Он сложный ребенок.

— И в чем же таком его сложности?

— Он медленно развивается.

— Опять та же самая песня? Да брось ты, Конни, он же научился ходить. Чего ты еще от него хочешь?

— Но он не научился говорить.

— Говорить! Слова! Слова! Слова! — Константин выплевывал это слово словно ругательство, — Я прожил со словами всю свою жизнь, и я их ненавижу. Ты знаешь, чем являются по большей части слова? Это пули, которыми люди друг в друга стреляют. Слова это оружие убийц. Язык должен бы служить прекрасной поэзии и общению, но мы его испоганили, отравили, превратили в поле соревнования и вражды. И побеждает в этом соревновании совсем не тот, кому есть что сказать, а самый ловкий и проворный. Вот и все, что я могу сказать относительно слов.

— Все верно, милый, — сказала Констанс, — и нашему сыну давно бы пора стрелять словами, а он почему-то этого не делает.

— Надеюсь, что никогда и не будет.

— Однако он должен, и нам бы нужно отвести его к врачу. У него аутизм.

— Аутизм, — сказал Профессор, — это ненормальная поглощенность своими фантазиями, доходящая до полного исключения внешнего мира. Мне доводилось видеть лабораторных страдальцев, доведенных до этого прискорбного состояния изуверскими экспериментами.

— Ты не мог бы сформулировать это в математических терминах? — спросил Кроу, — Я как-то не улавливаю смысла этих слов.

— Да, совершенно верно. Кхе-кхе. У меня тоже возникают некоторые трудности с пониманием. Я уверен, что наш уважаемый друг будет добр изложить все это попроще.

— Попроще? — спросил Белый Крыс. — Он не желает говорить.

— Не желает говорить? Боже милостивый! Да этот фонтан просто не заткнуть. Вот только вчера он ввязал меня в двухчасовое обсуждение правил ведения парламентских дискуссий…

— Он не желает говорить по-человечески.

— А-а…

— Главный questo состоит в том, способен ли он? — сказала Халдейская Курочка. — Многим рожденным под знаком Торсоса весьма difficulto…

— Таурус! Таурус! И можешь успокоиться. Джеймс вполне способен говорить, он просто не хочет.

— А что такое фантазия? — спросил Кроу.

— Галлюцинация.

— Ну а это-то что такое?

— Нечто нереальное.

— Ты хочешь сказать, что он нереален? Но я видел его не далее чем вчера, и он вполне…

— Я не намерен обсуждать сейчас метафизику реальности. Те из вас, кого она интересует, могут обратиться к моему курсу по тезису, антитезису и синтезу. В ситуации с Джеймсом нет ровно ничего сложного: он говорит с нами на нашем языке, он не хочет говорить с родителями на их языке, они встревожены.

— А что их тревожит?

— Они подозревают у него аутизм.

— Они думают, что он нереален?

— Нет, Кроу, — терпеливо сказал Профессор, — они прекрасно знают, что он реален. Они подозревают у него дикий психологический выверт, мешающий ему говорить.

— А они знают, что он говорит по-нашему?

— Нет.

— Так чего бы нам им не сказать? Тогда все сразу встанет на свои места.

— Вот ты им сам и скажи.

— Я не умею говорить по-ихнему.

— А кто-нибудь другой из здесь присутствующих умеет? Хоть кто-нибудь?

Гробовое молчание.

— Так что это блестящее предложение никуда не годится, — констатировал Профессор. — Теперь мы подходим к ключевой проблеме. Они надумали послать его в школу коррекции.

— А чем им плоха наша школа?

— Да они вообще не знают про нашу школу, тупица ты несчастный! Они хотят отдать Джеймса в школу, где он сможет научиться говорить по-английски.

— А что это такое — по-английски?

— То, как говорят они.

— О!

— Ну что же, кхе-кхе, как наш наиболее уважаемый и крупный ученый, вы, дорогой Профессор, не должны бы иметь против этой программы никаких возражений.

— Но тут возникает некая проблема, — кисло заметил Белый Крыс.

— Назовите ее нам, уважаемый сэр, опишите ее, и мы вместе подумаем, как, кхе-кхе, с нею справиться.

— Джеймс настолько привык говорить по-нашему, что, боюсь, не захочет учиться говорить на их языке.

— Но почему, мой высокоученый друг, вы сами-то этого так хотите?

— Потому что перед ним стоит перспектива Раттерса.

— Ах да, конечно. Ваша любимая альма-матер. Но я все равно не вполне понимаю, в чем вам видится трудность.

— Мы будем вынуждены от него отгородиться.

— Извините?

— Мы должны перестать с ним разговаривать. Чтобы он научился говорить по-ихнему, мы должны поломать его привычку. Никто не может говорить и на том, и на другом языке.

— Неужели же вы, Профессор, имеете в виду полный бойкот?

— Именно что имею. Куда бы Джеймс ни поехал, в его окружении неизбежно будет кто-то из наших. Мы должны поломать его привычку. Сейчас же. Для его же собственной пользы. — Профессор начал нервно расхаживать из стороны в сторону. — Он разучится говорить по-нашему. Мы его потеряем, такова уж цена. Мой лучший ученик. Мой любимец. Иначе он никогда не станет Фи Бета Каппа.

Дебютантки выглядели предельно расстроенными.

— Мы любим Джеймса, — сказали они, — Он парень на уровне.

— Ничего подобного, — возмутился Сеньор Кролик, — Он честный, лояльный, дружелюбный, всегда готовый помочь, добрый, послушный, бережливый, смелый, морально чистый и уважительный.