Федор Волков - [140]
— И я сейчас промочу; придется в воду лезть, — засмеялся Федор.
— Ты разуйся. Удобнее будет. Помни, если нарвешься на кого из этих немецких рыцарей, говори — приходил на свиданье со мною. Я не отопрусь. Ну, поцелуй меня.
Олсуфьева пошла к парковым воротам, мурлыча про себя какую-то немецкую песенку. Федор свернул вправо, к берегу туманного залива, в который, как в белую стену, упиралась изгородь.
Павильон «Монплезир» также был полузакрыт туманом, однако отчетливо виднелся на сероватом фоне.
В спальне императрицы довольно ярко светилось окно. На опущенной наглухо белой шторе время от времени мелькал характерный профиль императрицы с высокой прической. Она прохаживалась по комнате, часто закидывая руки за голову свойственным ей и всем давно примелькавшимся движением. Свечи стояли сзади, и на шторе ясно была видна игра этих китайских теней.
На повороте дорожки, за открытой боскетной беседкой, расположился караул, очевидно, с целью наблюдения за спальней императрицы. Здесь было тихо, но Олсуфьева еще издали заметила притаившиеся подозрительные тени, как замечала их уже неоднократно в предыдущие ночи в разных углах парка.
Сделала вид, будто ничего не видит, и пошла мелкими шажками, оправляя складки платья и слегка напевая:
Ей молча преградил дорогу тучный немецкий офицер.
— Ах, как вы меня испугали, сударь! — сказала Елена Павловна по-немецки, кокетливо играя глазками.
— Фрейлейн так поздно гуляет? И в такой туман?
— О да, господин капитан, у нас эти часы — время гулянья для фрейлин. Туман у нас любят. А у вас, господин капитан?
— Гм… Я не имел удовольствия заметить, как фрейлейн выходили на прогулку…
— Знаете что, господин капитан… — Елена Павловна понизила голос до шопота. — У нас часто даже мужья не замечают, как их жены выходят на ночные прогулки. А у вас?
— Гм…
— Разрешите пройти, господин капитан?
— Прошу вас, фрейлейн…
Офицер неторопливо отступил с дорожки.
На приступочке бокового входа в павильон сидел камердинер императрицы Шкурин.
— Слава те, господи, — сказал он, вставая. — Заждались вас, Елена Павловна.
— Я и не обещала быть раньше. Ну, как у вас?
— Да как быть? Все по-старому. Не спят государыня…
— Я видела на шторе.
— Ох, эта мне штора! Всю ночь на нее совы глазеют…
— Это-то и хорошо, голубчик: Вы вот что, миленький, обойдите-ка осторожно задворками, к изгороди. Там по отмели Федор Григорьевич пробирается. Подайте ему руку, что ли.
— Это господин Волков?
— Он самый.
Пока Шкурин ходил встречать Волкова, — всего несколько десятков шагов, — Елена Павловна осторожно, из-за угла, наблюдала за «постом».
Федор пришел босиком, держа башмаки и чулки подмышкой. В коридорчике обулся. Пошутил:
— А я даже ног не промочил.
— Ты хитрый. А мне бы надо хоть чулки переменить. Мокрешенькие! Ну, да успею…
Шкурин пошел доложить. Торопливо вернулся.
— Государыня вас просит в туалетную.
Туалетная примыкала к спальне. Там было почти темно. Свет проникал только через открытую дверь из спальни. Императрица сильно нервничала. Услышав стук двери из коридора, она почти подбежала к туалетной комнате.
— Вы, Helene?
— Я, государыня. И Федор Григорьевич.
— Оставайтесь пока там. На шторе видны тени. Караулы в парке есть?
— Один, перед самыми окнами вашей спальни. Федор Григорьевич прошел через отмель. Он никого не встретил.
— А как там?
— Все готово, государыня. На рассвете здесь будет Григорий Орлов. Вашему величеству необходимо приготовиться.
— Уже? Впрочем, я давно готова, дорогая. А сейчас помогите мне раздеться; мне необходимо лечь в постель.
— В постель, государыня? — не поняла Олсуфьева.
— Конечно. Надо же перед этими господами проделать церемонию отхода ко сну. Уже второй час, и моя фрейлина вернулась со свидания.
— Ах, да! Я было совсем упустила из виду эти китайские тени.
Они заняли такое положение, при котором оба их профиля четко вырисовывались на шторе. Елена Павловна пододвинула кресло, императрица опустилась в него.
— Федор Григорьевич привез с собою манифест, сочиненный Тепловым и одобренный всеми. Вашему величеству необходимо ознакомиться с ним, — быть может, что дополнить или исключить. Только оный манифест пока у Федора Григорьевича в голове, и его необходимо еще записать для вашего величества.
— Я что-то плохо соображаю, дорогая. Что необходимо записать Федору Григорьевичу?
— Манифест, который вам, государыня, надлежит читать завтра при приведении к присяге. Федору Григорьевичу необходимы перо и бумага. Мы побоялись везти готовый манифест с собою, и Волков выучил его наизусть, чтобы записать здесь.
Екатерина улыбнулась.
— А, поняла! Вы известная умница, Helene. К тому же, чуточку неравнодушны к театральным штучкам. Федор Григорьевич найдет все нужное ему на письменном столике. Федор Григорьевич, вы не забыли тепловского творчества в обществе столь очаровательной спутницы?
— Не извольте беспокоиться, государыня. Я сейчас его протверживал мысленно и ручаюсь, что знаю урок не хуже «отче наш», — ответил Волков, стоя в дверях туалетной и любуясь, как ловко и проворно, а главное, как эффектно на тени Елена Павловна распускает густые и длинные волосы императрицы.
Повесть «У Дона Великого» — оригинальное авторское осмысление Куликовской битвы и предшествующих ей событий. Московский князь Дмитрий Иванович, воевода Боброк-Волынский, боярин Бренк, хан Мамай и его окружение, а также простые люди — воин-смерд Ерема, его невеста Алена, ордынские воины Ахмат и Турсун — показаны в сложном переплетении их судеб и неповторимости характеров.
«Если ты покинешь родной дом, умрешь среди чужаков», — предупреждала мать Ирму Витале. Но после смерти матери всё труднее оставаться в родном доме: в нищей деревне бесприданнице невозможно выйти замуж и невозможно содержать себя собственным трудом. Ирма набирается духа и одна отправляется в далекое странствие — перебирается в Америку, чтобы жить в большом городе и шить нарядные платья для изящных дам. Знакомясь с чужой землей и новыми людьми, переживая невзгоды и достигая успеха, Ирма обнаруживает, что может дать миру больше, чем лишь свой талант обращаться с иголкой и ниткой. Вдохновляющая история о силе и решимости молодой итальянки, которая путешествует по миру в 1880-х годах, — дебютный роман писательницы.
Жизнеописание Хуана Факундо Кироги — произведение смешанного жанра, все сошлось в нем — политика, философия, этнография, история, культурология и художественное начало, но не рядоположенное, а сплавленное в такое произведение, которое, по формальным признакам не являясь художественным творчеством, является таковым по сути, потому что оно дает нам то, чего мы ждем от искусства и что доступно только искусству,— образную полноту мира, образ действительности, который соединяет в это высшее единство все аспекты и планы книги, подобно тому как сплавляет реальная жизнь в единство все стороны бытия.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В основу романов Владимира Ларионовича Якимова положен исторический материал, мало известный широкой публике. Роман «За рубежом и на Москве», публикуемый в данном томе, повествует об установлении царём Алексеем Михайловичем связей с зарубежными странами. С середины XVII века при дворе Тишайшего всё сильнее и смелее проявляется тяга к европейской культуре. Понимая необходимость выхода России из духовной изоляции, государь и его ближайшие сподвижники организуют ряд посольских экспедиций в страны Европы, прививают новшества на российской почве.