Фарт - [160]

Шрифт
Интервал

В отсеке, где находилась провизионная кладовая, раздался грохот. Кто-то изо всей силы колотил в дверь изнутри кладовой. Когда дверь открыли, из провизионки выскочил приказчик. Лицо его было покрыто красными пятнами гнева. Он заговорил, чуть не плача:

— Что за шутки дурацкие? Захлопнул и запер, а я сиди. Меня хозяин, почитай, дожидается…

— Ты как здесь очутился? — прикрикнул на приказчика старший офицер.

— Дак, ваше благородие, я пошел плетенки с яичками расставить, а этот черт здоровый надумал шутить. Я решил: посижу, подожду, на смех не хотел лезть…

— Так я ж не знав, шо вы там, — сказал Журик смущенно.

— «Не зна-ав», — сердито передразнил приказчик. — Небось отчаливать собираются.

— Та вже отошли, — сказал Журик.

— Как? — закричал приказчик и кинулся к старшему офицеру. — Ваше благородие, а как же я-то?

На шум голосов подошел Старовойтов. Приказчик повернулся к нему:

— Господин капитан, господин капитан, меня забыли!..

— Это что за персона? — спросил Старовойтов.

— Ваше благородие, мне на берег… Хозяин поди ждет… — начал приказчик.

— Как же вы его вовремя не удалили? — спросил Старовойтов старшего офицера. — Куда теперь мы его денем?

— Дак я, ваше благородие… — снова начал приказчик.

— Марш в жилой отсек! — скомандовал Старовойтов. — Высаживать тебя нет времени.

— Дак как же, ваше благородие? Мы ведь поставляем по всему флоту. Хозяин хватится, а меня нет, — захныкал приказчик, пятясь под взглядом командира.

— Эй, боцман! — крикнул Старовойтов. — Отправишь его к коку. Пусть чистит картошку.

Старовойтов ушел в центральный пост.

Приказчик пошел было к камбузу, но тут же вспомнил, что никто не расписался в приемке провианта. Выхватив из кармана сюртука лист бумаги и черный складной карандаш с белой шляпкой на конце, он сунулся в кают-компанию:

— А кто распишется в приемке? Господа офицеры, в приемке надо расписаться.

Издали Бухвостов следил за ним. Не этого ли типа подослал Двибус? В руках приказчика он вдруг увидел карандаш. Точно такой показывал ему в пивной на Плотничной улице Двибус. Бухвостов стремглав бросился к приказчику, одной рукой выхватил карандаш, другой рванул приказчика за локоть и перебросил через бедро. Приказчик упал. Всей своей тяжестью Федор навалился на него.

От неожиданности приказчик вначале онемел. Затем он рванулся и взвыл не своим голосом:

— Караул! Убивают!

Штурман и Чупров подбежали к ним. Журик и боцман стояли, не зная, что подумать.

— Ты что, очумел? — закричал штурман, хватая Федора за плечи и оттаскивая его. — Попроси сюда старшего офицера! — крикнул он Журику.

— Погодите, друзья, — сказал Чупров и, глядя в бледное, возбужденное лицо Бухвостова, спросил: — В чем дело, братец?

Тяжело дыша, Бухвостов выпустил приказчика и выпрямился. Он поднес карандаш приказчика к глазам, тронул пальцем графит. Да, это был настоящий карандаш. Он чиркнул им по своей ладони. Да, он пишет.

— Что за шутки дурацкие… — заговорил приказчик, поднимаясь на ноги и быстро, подозрительно взглядывая на матроса.

Боцман протянул ему картуз, слетевший с головы при падении. Федор, виновато поглядывая на пострадавшего, вернул карандаш.

— Чего тебе надобно? Хватил лишнего? — сердился приказчик.

— Ну-ка, дыхни, — приказал штурман. — Нет, трезвый, — с недоумением заметил он, когда Бухвостов приблизил к нему свое лицо.

— Ошибся, ваше благородие, — проговорил Федор, опуская голову.

— Ошибся, черт здоровый? — взвизгнул приказчик. — Хороша ошибка, чуть шею не свернул.

— Ладно, извиняюсь, — сказал Федор.

Приказчик закипятился было, но вспомнил, что, куда ни кинь, всюду клин, лодка в море и он вынужден идти с нею в поход, махнул рукой и отправился в камбуз.

«Похоже, не он», — подумал Федор. Все же со своего места он продолжал следить за приказчиком.

Тот притих, приуныл. Кок посадил его на табуретку в дверях камбуза, сунул в руки кухонный нож и кастрюлю с картошкой. Однако дело у приказчика не ладилось. Волнение в море было не сильное, но лодка тяжело всходила на встречную волну и вода то и дело окатывала верхнюю палубу. От каждого удара волны приказчик вздрагивал, вздыхал, осенял себя крестным знамением.

В сомнении Бухвостов поглядел на него и покачал головой. «Что-то не похоже, чтобы этот человек замышлял недоброе. Может, все это ерунда?»

Фарватер пролегал через минное поле, и вплоть до Сарыча лодки двигались вдоль побережья, не отклоняясь ни на один румб в сторону.

У мыса Сарыч, белый маяк которого казался приземистым на фоне пестрых крымских гор, головная лодка отвернула на юг. Мыс Сарыч, маяк на низком берегу, разноцветные отроги гор, опутанные мелким кустарником, стали перемещаться позади лодок. Из-за низкого берега выплыл мыс Айя, черный, угловатый и массивный, как сундук.

В нескольких кабельтовых от мыса Сарыч вахтенный матрос заметил в море сорванные со своих якорей во время недавнего шторма плавающие мины. Пронзительным голосом доложил он об этом командиру. Федор Бухвостов услышал его крик, выглянул из носового люка и действительно увидел в воде черный корпус мины. Всего Бухвостов насчитал четыре штуки, но вахтенный разглядел пятую.

Клочковский скомандовал передать «Моржу» семафор с приказанием расстрелять мины. На палубе «Моржа» появился артиллерийский расчет, раздался выстрел, и с неприятным воем пролетел снаряд. Первый дал перелет, второй упал чуть ближе. Вскоре последовало накрытие, и громкий взрыв взметнул в воздух рваный столб воды. Мелкие брызги долетели до «Спрута» и осели прохладной пылью на лицах матросов.


Еще от автора Александр Григорьевич Письменный
Рукотворное море

В книге А. Письменного (1909—1971) «Рукотворное море» собраны произведения писателя, отражающие дух времени начиная с первых пятилеток и до послевоенных лет. В центре внимания писателя — человеческие отношения, возмужание и становление героя в трудовых или военных буднях.


Ничего особенного не случилось

В этой книге известного советского прозаика Александра Письменного, скончавшегося четыре года назад, произведения, созданные как в годы первых пятилеток (рассказы «Буровая на море», «На старом заводе», «Повесть о медной руде»), так и в годы Великой Отечественной войны: «Была война», «Ничего особенного не случилось» и др.Книга воспитывает в молодом поколении гордость за дело, совершенное старшим поколением.Автор предисловия писатель Виталий Василевский.


Рекомендуем почитать
Когда мы молоды

Творчество немецкого советского писателя Алекса Дебольски знакомо русскому читателю по романам «Туман», «Такое долгое лето, «Истина стоит жизни», а также книге очерков «От Белого моря до Черного». В новый сборник А. Дебольски вошли рассказы, написанные им в 50-е — 80-е годы. Ведущие темы рассказов — становление характера молодого человека, верность долгу, бескорыстная готовность помочь товарищу в беде, разоблачение порочной системы отношений в буржуазном мире.


Память земли

Действие романа Владимира Дмитриевича Фоменко «Память земли» относится к началу 50-х годов, ко времени строительства Волго-Донского канала. Основные сюжетные линии произведения и судьбы его персонажей — Любы Фрянсковой, Настасьи Щепетковой, Голубова, Конкина, Голикова, Орлова и других — определены необходимостью переселения на новые земли донских станиц и хуторов, расположенных на территории будущего Цимлянского моря. Резкий перелом в привычном, устоявшемся укладе бытия обнажает истинную сущность многих человеческих характеров, от рядового колхозника до руководителя района.


Шургельцы

Чувашский писатель Владимир Ухли известен русскому читателю как автор повести «Альдук» и ряда рассказов. Новое произведение писателя, роман «Шургельцы», как и все его произведения, посвящен современной чувашской деревне. Действие романа охватывает 1952—1953 годы. Автор рассказывает о колхозе «Знамя коммунизма». Туда возвращается из армии молодой парень Ванюш Ерусланов. Его назначают заведующим фермой, но работать ему мешают председатель колхоза Шихранов и его компания. После XX съезда партии Шихранова устраняют от руководства и председателем становится парторг Салмин.


Париж — веселый город. Мальчик и небо. Конец фильма

Жанна Владимировна Гаузнер (1912—1962) — ленинградская писательница, автор романов и повестей «Париж — веселый город», «Вот мы и дома», «Я увижу Москву», «Мальчик и небо», «Конец фильма». Отличительная черта творчества Жанны Гаузнер — пристальное внимание к судьбам людей, к их горестям и радостям. В повести «Париж — веселый город», во многом автобиографической, писательница показала трагедию западного мира, одиночество и духовный кризис его художественной интеллигенции. В повести «Мальчик и небо» рассказана история испанского ребенка, который обрел в нашей стране новую родину и новую семью. «Конец фильма» — последняя работа Ж. Гаузнер, опубликованная уже после ее смерти.


Окна, открытые настежь

В повести «Окна, открытые настежь» (на украинском языке — «Свежий воздух для матери») живут и действуют наши современники, советские люди, рабочие большого завода и прежде всего молодежь. В этой повести, сюжет которой ограничен рамками одной семьи, семьи инженера-строителя, автор разрешает тему формирования и становления характера молодого человека нашего времени. С резкого расхождения во взглядах главы семьи с приемным сыном и начинается семейный конфликт, который в дальнейшем все яснее определяется как конфликт большого общественного звучания. Перед читателем проходит целый ряд активных строителей коммунистического будущего.


Бывалый человек

Русский солдат нигде не пропадет! Занесла ратная судьба во Францию — и воевать будет с честью, и в мирной жизни в грязь лицом не ударит!