Фарт - [161]
Ток воздуха от взрывной волны толкнулся в открытый люк «Спрута». Приказчик уронил кастрюлю, упал на четвереньки и, давя картошку коленями, оскальзываясь на ней, пополз в камбуз.
— Куда, черт? Спятил от страха! — заорал на него кок.
Приказчик тыкался головой в дверцу кухонного столика, икал от испуга и не соображал, что делает. Кок схватил его за шиворот, приподнял, встряхнул и поставил на ноги.
Соскочив с трапа, Федор увидел эту сцену и подумал с полным убеждением: «Нет, не он!» Но через некоторое время беспокойство с новой силой овладело им. Тогда он решился. Пусть лучше его судят, но больше он не станет молчать.
Федор прошел в центральный пост и увидел Чупрова.
— Ваше благородие, — сказал он и снова заколебался.
— Что скажешь?
— Дозвольте обратиться.
— Пожалуйста.
Колеблясь, говорить или нет, Бухвостов опустил глаза.
— Ну, в чем дело, братец? — повторил Чупров.
— Я бы хотел наедине, — тихо сказал Федор.
Они прошли в кормовой отсек, где в тот час никого не было, и там Федор, помедлив секунду, глянул в глаза штабс-капитану и проговорил:
— Ваше благородие, в Николаеве один тип предлагал мне поджечь нашу лодку.
— Что-о?!
— Немецкий шпион… Он мне денег дал…
— И ты взял?
— Взял, ваше благородие. Не знал, в чем дело. Он говорил, ирод, фонд помощи или что там еще… Взял их прежде, чем он сказал, за что дает. Потому и молчал до сих пор. Все думал: может, это ерунда, шутки… — рассказывал Федор. — Но как же шутки, когда деньги дал и такой разговор вел.
— Болван! — крикнул Чупров. — Идем к капитану.
— Ваше благородие, господин штабс-капитан, вы сами как-нибудь. Очень прошу, ваше благородие. — Федор схватил Чупрова за рукав кителя. — Я вам все расскажу, вы послушайте, как это вышло, а командиру доложите сами.
И, не выпуская рукава Чупрова, Бухвостов рассказал о Двибусе, о встрече с ним, о разговоре в пивной, о «карандаше», из-за которого он и бросился на приказчика.
— Что же ты в Николаеве молчал, в Севастополе молчал? Ты понимаешь, что сделал?
Отвечать Федору было нечего. Конечно, он должен был доложить обо всем немедленно. Но расписка осталась. За свою шкуру боялся…
Федор выпустил рукав штабс-капитана и поднял глаза.
— Ваше благородие, — сказал он, — меня теперь пусть судят. Я понимаю, что сплоховал. Но сейчас не в том соль. Сейчас вот о чем нужно думать: я не согласился, он, может, кого другого подговорил. Вот в чем соль! Я его видел на берегу в Севастополе, когда мы отдавали швартовы. Не такой он тип, чтобы отказаться от своего. Вы бы на него поглядели.
— Болван! — повторил Чупров — Стал бы я на него глядеть.
В эту минуту Чупров забыл, что он сам не только глядел, но и разговаривал с Конашевичем в Одессе и не сделал серьезного вывода из этого разговора.
— Конечно, болван, — с тоской проговорил Федор, — но не в том дело сейчас. На судне скрывается какая-то сволочь, но кто — не знаю. Как бы не было беды.
ГЛАВА XVI
Низко сидящие в воде, узкие, удлиненные, как ножи, лодки капитана первого ранга Клочковского шли в кильватерной колонне по пустынному, сверкающему под солнечными лучами Черному морю. Воздух был прозрачен и горяч. Раскаленная обшивка верхней палубы полыхала жаром, как нагретая сковорода.
Чупров поднялся на мостик, где находились Старовойтов и Клочковский. Медленно поводя тяжелыми биноклями, они оглядывали горизонт.
— Господа, я должен кое-что сообщить, — произнес Чупров, раздумывая над тем, как рассказать о признании минера. Сейчас, в ярком свете солнечного дня, исповедь Бухвостова казалась фантастической. Вместе с тем, раздумывая об этом, Чупров связывал затею боцмана Двибуса с тем, что говорил ему Конашевич, и винил самого себя за то, что так легкомысленно отнесся к словам журналиста.
— Говорите, — отозвался Клочковский, продолжая осматривать горизонт.
— Очень важное сообщение, Вячеслав Евгеньевич. На «Спруте», возможно, скрывается злоумышленник, — сказал Чупров, с необычайной ясностью сознавая, как нелепо звучат эти слова.
Старшие офицеры с удивлением уставились на него, Старовойтов саркастически оттопырил губы и поднял брови. Опустив бинокль, он перевел взгляд на Клочковского:
— Ничего себе, новость!
Тут же, на мостике, отослав вахтенного матроса, Чупров передал им то, что сообщил ему минер.
В минуты опасности или неожиданности сознание Старовойтова всегда приобретало особенную ясность, спокойствие, способность неторопливо анализировать или действовать. Так и сейчас, вытащив из нагрудного кармана прокуренный мундштук, он сунул его в рот, пожевал, раздумывая. Клочковский поднял бинокль, еще раз оглядел горизонт и только затем спросил:
— Какой же моряк согласится на этакую подлость?
— Вячеслав Евгеньевич, это вопрос нравственный. Пожалуй, сейчас мы не найдем на него ответа. Да и вряд ли нужно сейчас этот ответ искать. Сейчас нужно действовать, — сказал Чупров.
Теперь, когда он передал офицерам рассказ Бухвостова, история стала казаться ему более правдоподобной, а следовательно, опасной, и он с досадой и злостью думал о своей беспечности в отношениях с Конашевичем. «Черт бы его взял, быть может, это дело его рук или рук его патрона. Какая-то сила была за этим прохвостом, раз он так нагло мог делать свое предложение», — думал Чупров. Он вспомнил князя Дыбина: «Эти мерзавцы знают, кто стоит за их спиной».
В книге А. Письменного (1909—1971) «Рукотворное море» собраны произведения писателя, отражающие дух времени начиная с первых пятилеток и до послевоенных лет. В центре внимания писателя — человеческие отношения, возмужание и становление героя в трудовых или военных буднях.
В этой книге известного советского прозаика Александра Письменного, скончавшегося четыре года назад, произведения, созданные как в годы первых пятилеток (рассказы «Буровая на море», «На старом заводе», «Повесть о медной руде»), так и в годы Великой Отечественной войны: «Была война», «Ничего особенного не случилось» и др.Книга воспитывает в молодом поколении гордость за дело, совершенное старшим поколением.Автор предисловия писатель Виталий Василевский.
Творчество немецкого советского писателя Алекса Дебольски знакомо русскому читателю по романам «Туман», «Такое долгое лето, «Истина стоит жизни», а также книге очерков «От Белого моря до Черного». В новый сборник А. Дебольски вошли рассказы, написанные им в 50-е — 80-е годы. Ведущие темы рассказов — становление характера молодого человека, верность долгу, бескорыстная готовность помочь товарищу в беде, разоблачение порочной системы отношений в буржуазном мире.
Действие романа Владимира Дмитриевича Фоменко «Память земли» относится к началу 50-х годов, ко времени строительства Волго-Донского канала. Основные сюжетные линии произведения и судьбы его персонажей — Любы Фрянсковой, Настасьи Щепетковой, Голубова, Конкина, Голикова, Орлова и других — определены необходимостью переселения на новые земли донских станиц и хуторов, расположенных на территории будущего Цимлянского моря. Резкий перелом в привычном, устоявшемся укладе бытия обнажает истинную сущность многих человеческих характеров, от рядового колхозника до руководителя района.
Чувашский писатель Владимир Ухли известен русскому читателю как автор повести «Альдук» и ряда рассказов. Новое произведение писателя, роман «Шургельцы», как и все его произведения, посвящен современной чувашской деревне. Действие романа охватывает 1952—1953 годы. Автор рассказывает о колхозе «Знамя коммунизма». Туда возвращается из армии молодой парень Ванюш Ерусланов. Его назначают заведующим фермой, но работать ему мешают председатель колхоза Шихранов и его компания. После XX съезда партии Шихранова устраняют от руководства и председателем становится парторг Салмин.
Жанна Владимировна Гаузнер (1912—1962) — ленинградская писательница, автор романов и повестей «Париж — веселый город», «Вот мы и дома», «Я увижу Москву», «Мальчик и небо», «Конец фильма». Отличительная черта творчества Жанны Гаузнер — пристальное внимание к судьбам людей, к их горестям и радостям. В повести «Париж — веселый город», во многом автобиографической, писательница показала трагедию западного мира, одиночество и духовный кризис его художественной интеллигенции. В повести «Мальчик и небо» рассказана история испанского ребенка, который обрел в нашей стране новую родину и новую семью. «Конец фильма» — последняя работа Ж. Гаузнер, опубликованная уже после ее смерти.
В повести «Окна, открытые настежь» (на украинском языке — «Свежий воздух для матери») живут и действуют наши современники, советские люди, рабочие большого завода и прежде всего молодежь. В этой повести, сюжет которой ограничен рамками одной семьи, семьи инженера-строителя, автор разрешает тему формирования и становления характера молодого человека нашего времени. С резкого расхождения во взглядах главы семьи с приемным сыном и начинается семейный конфликт, который в дальнейшем все яснее определяется как конфликт большого общественного звучания. Перед читателем проходит целый ряд активных строителей коммунистического будущего.
Русский солдат нигде не пропадет! Занесла ратная судьба во Францию — и воевать будет с честью, и в мирной жизни в грязь лицом не ударит!