Фарт - [159]

Шрифт
Интервал

— Циферблат со свитом! — самодовольно сказал Журик.

Сударышин прикрыл руками часы и, склонив лицо, силился разглядеть в щелку между пальцами светящийся циферблат. Глаза его не отвыкли от яркого дневного света и не различали ни цифр, ни стрелок. Все же он проговорил восхищенно:

— Верно, светят, как фонари! Откуда добыл, Семен?

— Дивчина подарила, — ответил Журик.

Приказчик подхватил две плетенки, побежал на палубу и полез в люк. Журик последовал за ним.

Старовойтов и Клочковский заняли свои места в боевой рубке; Чупров, чтобы не мешать им, спустился в кают-компанию.

— Господин штабс-капитан, теперь понимаете, почему я получил полный комплект карт? — спросил его штурман.

— Понимаю, — улыбаясь, ответил Чупров. — Теперь понять не трудно.

В дверь кают-компании просунул голову приказчик.

— Здесь кока нет, ваше благородие? — спросил он.

Кок показался в проходе.

— Эй, кок! — закричал приказчик. — Яички в твою кладовку я ставить не могу. Перебьются, право дело. Давай место для яичек.

— А что, очень тесно в провизионке? — с досадой спросил Чупров.

— Помилуйте, ваше благородие, втиснуться некуда, — ответил приказчик.

Кок подошел к дверям кают-компании. Это был тощий человек неопределенного возраста. Матросы прозвали его Репой за конусообразную голову с узким лбом и пухлыми щеками.

— А я куда их дену? — крикнул он приказчику.

— Пойду сам управлюсь, — сказал приказчик и пошел в провизионную камеру.

Вскоре на заградителе отдали швартовы, и лодка отошла от пирса. Чупров почувствовал, как она слегка качнулась; по верхней палубе затопали матросы, кранцы царапнули о пирс. Затем застучал левый двигатель. Журик запер провизионку и ушел в жилой отсек.

Бухвостов сидел на комингсе носового люка, свесив ноги внутрь лодки. Он глядел на высокий левый берег Севастопольской бухты и думал о том, что, может быть, Двибус никого не успел подослать.

За белой каменной оградой спускался к вокзалу маленький трамвай. Выше, над спуском к вокзалу, среди темно-зеленой толпы кипарисов и серебристо-серых тополей поднимались белые севастопольские дома, ослепительно сверкающие на солнце бронзовыми стеклами.

Из люка, вытирая лицо платком, высунулся Сударышин. Федор оглянулся на него, и когда снова повернул голову к берегу, трамвай скрылся, а над каменной оградой показалось лицо Ефима Двибуса. Бухвостов вздрогнул. Даже на таком расстоянии он сразу узнал тяжелые усы Двибуса и его пронзительный взгляд.

— Федор, ты что? — спросил Сударышин. — Нечистую силу увидел?

Вероятно, Бухвостов чувствовал бы себя лучше, если бы вместо Двибуса увидел нечистую силу. Но это был Двибус, «Австралиец», боцман с «Таганрога». Он неторопливо поднимался за оградой, точно провожал лодку.

Теперь у Федора больше не оставалось сомнений, что Двибус знал о походе, что он не опоздал. И это свидетельствовало о том, что на судне, в числе экипажа, находится его сообщник.

Что теперь делать? Он должен сказать об этом. Кому? Командиру?

Бухвостов представил себе лицо командира, его взгляд и почувствовал, что не сможет это сделать. Сказать о Двибусе — значит сказать о себе, о деньгах, о расписке.

А может быть, ему показалось и это был вовсе не Двибус?

Бухвостов повернул голову к берегу. Трамвай поднимался от вокзальной площади. Женщина в белом платье и в шляпе с перьями ехала на извозчике. Мальчишки пробежали за рыжей лохматой собакой. Мороженщик прокатил свою тележку. Двибуса больше не было видно. Но это был он, Федор не мог ошибиться.

В море к «Спруту» присоединились подводные лодки, которые по приказу командующего флотом были назначены для сопровождения. «Нерпа», а за нею «Морж» вышли вперед. «Спрут» последовал за головной лодкой. Кильватерную колонну замыкал «Тюлень».

Матросы, разведавшие каким-то образом о цели похода и встревоженные опасностью операции, теперь убедились, что заградитель будет не один, и приободрились. Но Бухвостов не чувствовал облегчения. Теперь он отчетливо сознавал, что «Спруту» грозит не столько встреча с неприятелем или опасность подорваться на собственных минах во время постановки, сколько враг, притаившийся на борту лодки.

Но кто он? Кого Двибус мог подговорить? Бухвостов мысленно стал перебирать матросов «Спрута». О ком можно с уверенностью сказать: вот человек, способный на измену? Он спустился в лодку и прошелся по отсекам, приглядываясь к товарищам, точно по их лицам, позам, движениям рассчитывал прочесть ответ на свой вопрос.

Мичман Глушков со вторым минером проверяли торпедные аппараты. Нет, их невозможно заподозрить. Петр Гребень? Вот он сидит на рундуке и пришивает пуговицу к рубашке. Это молчаливый, сосредоточенный человек, равнодушный к компанейским забавам. Хозяйственный мужчина. Может быть, он взялся исполнить поручение Двибуса? А рядом сидит Семен Журик. Может, он?

К Бухвостову подошел Морозов.

— Послушай, Федор, все-таки тебе нужно разобраться, о чем шла речь с хлопцами-мастеровыми. Возьми вот бумажки, почитай. Но чтобы, конечно, никто не видел.

Он протянул минеру листовки.

— Иди ты, знаешь, — сказал Федор. — У меня своих забот выше головы.

— Эх ты, зверь дремучий! — с осуждением произнес Морозов и отошел.


Еще от автора Александр Григорьевич Письменный
Рукотворное море

В книге А. Письменного (1909—1971) «Рукотворное море» собраны произведения писателя, отражающие дух времени начиная с первых пятилеток и до послевоенных лет. В центре внимания писателя — человеческие отношения, возмужание и становление героя в трудовых или военных буднях.


Ничего особенного не случилось

В этой книге известного советского прозаика Александра Письменного, скончавшегося четыре года назад, произведения, созданные как в годы первых пятилеток (рассказы «Буровая на море», «На старом заводе», «Повесть о медной руде»), так и в годы Великой Отечественной войны: «Была война», «Ничего особенного не случилось» и др.Книга воспитывает в молодом поколении гордость за дело, совершенное старшим поколением.Автор предисловия писатель Виталий Василевский.


Рекомендуем почитать
Париж — веселый город. Мальчик и небо. Конец фильма

Жанна Владимировна Гаузнер (1912—1962) — ленинградская писательница, автор романов и повестей «Париж — веселый город», «Вот мы и дома», «Я увижу Москву», «Мальчик и небо», «Конец фильма». Отличительная черта творчества Жанны Гаузнер — пристальное внимание к судьбам людей, к их горестям и радостям. В повести «Париж — веселый город», во многом автобиографической, писательница показала трагедию западного мира, одиночество и духовный кризис его художественной интеллигенции. В повести «Мальчик и небо» рассказана история испанского ребенка, который обрел в нашей стране новую родину и новую семью. «Конец фильма» — последняя работа Ж. Гаузнер, опубликованная уже после ее смерти.


Окна, открытые настежь

В повести «Окна, открытые настежь» (на украинском языке — «Свежий воздух для матери») живут и действуют наши современники, советские люди, рабочие большого завода и прежде всего молодежь. В этой повести, сюжет которой ограничен рамками одной семьи, семьи инженера-строителя, автор разрешает тему формирования и становления характера молодого человека нашего времени. С резкого расхождения во взглядах главы семьи с приемным сыном и начинается семейный конфликт, который в дальнейшем все яснее определяется как конфликт большого общественного звучания. Перед читателем проходит целый ряд активных строителей коммунистического будущего.


Встреча

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Сожитель

Впервые — журн. «Новый мир», 1926, № 4, под названием «Московские ночи», с подзаголовком «Ночь первая». Видимо, «Московские ночи» задумывались как цикл рассказов, написанных от лица московского жителя Савельева. В «Обращении к читателю» сообщалось от его имени, что он собирается писать книгу об «осколках быта, врезавшихся в мое угрюмое сердце». Рассказ получил название «Сожитель» при включении в сб. «Древний путь» (М., «Круг», 1927), одновременно было снято «Обращение к читателю» и произведены небольшие исправления.


Подкидные дураки

Впервые — журн. «Новый мир», 1928, № 11. При жизни писателя включался в изд.: Недра, 11, и Гослитиздат. 1934–1936, 3. Печатается по тексту: Гослитиздат. 1934–1936, 3.


Бывалый человек

Русский солдат нигде не пропадет! Занесла ратная судьба во Францию — и воевать будет с честью, и в мирной жизни в грязь лицом не ударит!