Фарт - [157]

Мичман Глушков и теперь попытался шутить. Поглядев на офицеров, сидевших за столом в кают-компании, он вздохнул с грустным видом и проговорил:

— Все против нас, но мы не дрейфим.

— Помолчите, Верочка, — сказал старший офицер.

— Он не услышит, — весело подмигнул мичман, показывая на подволок.

Шутка не развеселила офицеров. Глушков встал и пошел в жилой отсек.

Но матросы не оживились, как обычно, когда он вошел. Мичман делал вид, что не обращает внимания на их хмурые лица. Он был полон деятельности, как всегда. Глушков прошелся по отсеку, пританцовывая и поглядывая по сторонам, и вдруг, остановившись перед Журиком, резко спросил:

— Как фамилия?

— Семен Журик, ваше благородие, — с недоумением ответил матрос.

— Так это про тебя писали в газетах, что ты самый смелый человек на флоте, герой?

— Ни, ваше благородие, який я герой. Я — Журик.

— Журик? — вопросительно протянул мичман. — Ты мокрая курица, а не Журик; теперь я сам вижу.

И Глушков сокрушенно покачал головой.

Вид у Журика был такой растерянный, что матросы заулыбались, повеселели.

— Вот так бы давно, — сказал мичман и с довольным видом направился к центральному посту.

И в это время произошло то, что иногда случалось в те времена с несовершенными механизмами подводных лодок. Горизонтальные рули заклинило, и «Спрут», несмотря на усилия боцмана выровнять лодку, уходил все глубже в воду.

Люди почувствовали толчок и поняли, что лодка легла на грунт. И тогда кто-то в носовом отсеке произнес:

— Вода!..

Из центрального поста в носовой отсек скользнул неслышными шагами инженер-механик. За ним прошли Чупров, боцман и старший офицер. Матросы с опаской поглядывали на борта лодки.

Бухвостов, стоявший на своем посту у торпедного аппарата, с тоской подумал: «Австралиец» не сумел погубить, так погибнем от аварии…»

Заградитель неподвижно лежал на морском дне. Неожиданно Федор почувствовал, что у него щекочет в горле. Он откашлялся, но это ощущение не исчезло, напротив, усилилось, сделалось нестерпимым. Он услышал, как пытается откашляться его товарищ, минер второго аппарата, потом начали кашлять инженер-механик, боцман. Кашляли в кубрике, кашляли в центральном посту. Дыхание Федора стеснило. Неудержимо слезились глаза.

— Это хлор, — пересиливая кашель, проговорил инженер-механик.

Об этом Федору рассказывали раньше. При глубоком погружении давление настолько возрастает, что иногда вода начинает просачиваться между швами в обшивке корпуса. Попадая в аккумуляторы, наполненные серной кислотой, морская вода вызывает химическую реакцию, в результате которой выделяется хлористый газ. «Спрут» выдержал давление воды, но хлористый газ угрожал задушить людей. Он все больше заполнял отсеки лодки.

Час десять, час двадцать, полтора часа! Все сильнее першило в горле, все сильнее слезились глаза, голова разболелась, и все же спокойствие не покидало Федора. Он понимал, что ничего сделать нельзя, пока не исправят какие-то повреждения и лодка сможет двигаться. А здесь подниматься нельзя, на поверхности лодку мог подстерегать враг.

Федор продолжал стоять возле своего аппарата, у правого аппарата стоял его товарищ. Электрики сидели у распределительных досок; мотористы возились у замолкших моторов — каждый оставался на месте и делал свое дело. Воля победила страх.

Вскоре послышался над головой шум винтов, неизвестное судно продолжало плавание. Когда шум винтов удалился, командир подал команду: «Стоять к всплытию!»

Механизмы лодки действовали исправно. Все вздохнули с облегчением.

Старовойтов осторожно приподнял перископ.

— Черт! — выругался он.

В туманных стеклах прибора Старовойтов увидел двухтрубный пассажирский пароход, на корме которого бился трехцветный флаг с короной на белом поле и почтовым рожком на синем — знаками, отмечающими суда русского добровольного флота.

Как только «Спрут» всплыл, люки немедленно отдраили и все свободные от вахты внутри лодки поднялись на верхнюю палубу. Отравленных хлором вынесли на руках.

Солнце склонялось к западу. В его красноватых лучах блестела, точно обтянутая начищенной кожей, успокоившаяся поверхность моря.

— И кто это выдумал нырять в глубину, когда такая чудесная погода! — проговорил Николай Морозов.

Бухвостов не ответил. Ему не хотелось ни говорить, ни думать. Механик со своими людьми устранили помеху в горизонтальных рулях, и лодка продолжала поход. В тихом воздухе с пронзительными криками падали за кормой бакланы.

С левого борта показался низкий беловатый берег Тарханкута. Белая башня Тарханкутского маяка поднималась словно из воды. Вахтенный начальник приказал переложить лево руля, и берег стал уплывать, проваливаясь в Каламитский залив, в глубине которого находилась Евпатория.

Вскоре открылся Херсонесский мыс, каменистый и низменный, как Тарханкут, а впереди него сторожевым постом выдавался в море риф, опушенный белыми гребешками слабого прибоя, как бритва — мыльной пеной.

Морякам «Спрута» хорошо был знаком этот мыс и белая башня маяка с сигнальными реями по бокам. Но при подходе к маяку, несмотря на кормовой флаг и поднятые позывные, береговая батарея номер восемнадцать открыла по «Спруту» стрельбу.