Фарт - [119]

— Нет, — ответил майор. — Просто у мальчика была тяжелая скарлатина. Я об этом не говорил. А кроме того, видите, пока мы воюем, он научился грамоте.

В землянке было тихо и тепло, а снаружи трещали выстрелы, уныло завывали мины над передним краем. Те, кто был в землянке, чувствовали себя так, точно они сидят дома, в просторной комнате за обеденным столом, покрытым чистой скатертью, и слышат милую сердцу игру ребят, и все военные звуки, доносящиеся сейчас, — выстрелы, разрывы мин — всего только шум рассыпавшихся детских кубиков.

Потом в землянке наступила ночь. Командиры вытянулись рядком на лежанке. Телефонист проговорил в трубку:

— «Атака»! Сейчас «Земля» положит трубочку и пойдет принесет дров.

Он вышел, вернулся с дровами; весело затрещал в чугунной печке огонь, и вскоре бока ее накалились докрасна.

На рассвете, когда посветлела амбразура землянки и ветвь орешника вырисовалась на фоне надбитого стекла, тяжелым вздохом, как в шахте, отозвались в землянке выстрелы первой батареи. Начальник штаба капитан Денисов проснулся, точно постучали в дверь.

— Узнай-ка, почему бросает, — сердитым голосом сказал он телефонисту.

И телефонист узнал. И доложил начальнику штаба. И командир полка услышал сквозь сон его доклад. Он заворочался и спросил:

— Что такое там?

— Хахалин прикрывает отход разведчиков, — сказал начальник штаба.

Снова заснули все в землянке, кроме дежурного телефониста. Но сон командиров продолжался недолго. Гребенщиков и Назыров привели в штаб старика с мельницы. Расспросив старика, кто он такой, разузнав о взрыве агитмельницы, командиры снова улеглись спать, а старика взял к себе уполномоченный особого отдела.

А еще через полчаса заговорила кочующая батарея, и знаменитый бас полковой пушки снова разбудил Люся. Со стены землянки с тихим шуршанием посыпался песок, замигала керосиновая коптилка на столике дежурного телефониста. Майор выругался, сел на лежанке и посмотрел на часы.

— Почему так рано? — спросил он.

Начальник штаба точно и не спал. Он поднялся с лежанки и в одних носках по сырым березовым половицам подошел к телефону.

— «Атака»? Дайте мне «Луну»… Попросите к телефону сорок шесть. Спрашивает выше. Слушайте, сорок шесть, почему так рано проснулось ваше хозяйство? Ну, а почему расположились так близко?.. Ах, вас отовсюду гоняют? Бедные, бедные, никто вас не любит, не жалеет. Вот вас сегодня сорок поблагодарит. За что? — Капитан Денисов покосился на лежанку, прикрыл рукой трубку и сказал: — А за то, что не даете человеку спокойно уехать. А что, думаете, легко ему уезжать? Можно было догадаться. И так он не спит полночи. То ваш сорок пять разыгрался, то какого-то старика привели. Вот бобики! — Капитан положил трубку и сказал, обращаясь к майору: — Говорят, хотели вызвать серенаду по случаю вашего отъезда. А вообще стреляли по графику. Шесть ноль-ноль сейчас.

— А почему так близко? — спросил военком.

— Да потому, что отовсюду их гоняют. После того как из-за ихней пушки противник накрыл санитарных лошадей, лейтенант Терентьев места для себя не находит. И помните, начарт скандалил, что пострадала полковая кухня семнадцатой эсде. Горемычные кочевники.

— Что же, Терентьев думает, мы не будем его гонять? — спросил военком.

— Позвольте, — сказал Люсь, — но ведь мы дали им новый район для кочевья.

Ответить начальник штаба не успел. Послышался нарастающий свист снаряда, хлопнул далекий выстрел, вслед за ним помчался второй, и где-то совсем близко один за другим ухнули тяжелые разрывы. При каждом вражеском выстреле лицо Кутового принимало скорбное выражение — кожа на лбу его сморщивалась, глаза становились грустными и губы складывались дудочкой. Военком не был трусом, он неоднократно доказывал это, но он был артиллеристом и слишком хорошо знал, что такое орудийный выстрел.

— Вот тебе и серенада, — сказал он.

Наступила пауза. Затем — немного дальше пристрелочных — забухали тяжелые разрывы шквального огня. Противник прочесывал пути отхода с огневой позиции.

— А не пустить ли в кочевье еще одну пушку? — произнес командир полка. — Если мы будем стрелять одновременно с разных позиций, батарее звуковой разведки противника, ежели она действует в самом деле, будет трудней их засекать.

— Ну, вот, опять «ежели»! Кто же еще может так быстро их засекать, если не безеэр? — спросил Кутовой.

— Знаешь что, Андрей Петрович, не стоило б мне уезжать, пока мы не выяснили этого вопроса. Безеэр все-таки или не безеэр? — сказал Люсь.

— Опять он за старые песни. Не езди. Тебя в самом деле никто не гонит. И я, в конце концов, без бочонка пива как-нибудь проживу, — сказал военком.

— Старые или не старые, но, думаешь, легко ехать с мыслью: а не накрыл ли противник нашу кочевую?

— Не езди, — сердито повторил Кутовой.

— Между прочим, разведчики, когда приводили старика, сказали, что безеэр бездействует с зимы. Всех звукачей враг уложил в последней своей контратаке, — заметил начальник штаба.

— Это новость, — сказал Люсь. — Неужели он звукачей погнал в контратаку? Любопытно. А Моликов уже вернулся?

— Моликов остался на энпе.

— Ну ладно, — сказал Люсь. — Поеду я к вечеру, а сейчас мы с Васькой сходим к Терентьеву, а затем прогуляемся к Хахалину на энпе.