Фарт - [118]

— Прицел шесть. Угломер девятнадцать — тридцать шесть.

И, как эхо, повторил его команду телефонист.

— Огонь! — крикнул Хахалин.

Телефонист внизу пропел в трубку:

— Огонь! — И почти сейчас же крикнул в сторону командира: — Выстрел!

Позади, за лесом, грянул выстрел, и над деревьями, над воздушной рекой, по которой плыл плот наблюдательной вышки, как поезд, проходящий по мосту, зашумел первый снаряд.

Над глинистым валом противника взлетел в воздух рыжий фонтан земли, за ним второй, за вторым третий, и в этом последнем разрыве были видны крупные черные комки и клочья.

— Накрытие! — закричал Хахалин. — Десять снарядов беглым! Огонь!

И телефонист внизу повторил его слова.

Немецкий огонь притих, захлебнулся.

Разведчики поднялись и побежали к своим окопам. Через мгновение они снова лежали на земле, немецкие пули взметали вокруг них облачка влажного грунта, а тщедушный пехотинец вскрикивал восторженным голосом:

— Эх-х, и ужасть!

Теперь из окопов боевого охранения можно было разглядеть лица разведчиков. Афонин, как всегда, глядел строго, почти зло. При каждом близком разрыве мины он озирался, и губы его, почерневшие от пыли, шевелились. А Моликов улыбался и все время что-то приговаривал Афонину. Пехотинцы видели наивный его носик и озорные, веселые глаза.

И снова разведчики выскочили из воронки и побежали к окопу боевого охранения. Они были совсем близко от него.

Вдруг Афонин вздрогнул и упал. Моликов приостановился, оглянулся, вернулся к товарищу, быстро взвалил его к себе на спину и опять побежал вперед.

Он скатился с Афониным в окоп боевого охранения и прохрипел:

— Пить!..

Тщедушный пехотинец в шинели с неаккуратно поднятым воротником протянул Моликову фляжку. Моликов отвинтил крышку и поднес фляжку к губам Афонина. Разведчик сделал несколько глотков. После него выпил и Моликов.

— Вот задали немцу задачу, — сказал он. — Рассердился, сердешный — не дай бог. — Он поглядел на Афонина. — Его в ногу садануло. Ничего, кость, по-моему, цела. Ну что, Гриша, струхнул малость?

— Обойдусь, — сказал Афонин. — Авось заживет.

— До свадьбы заживет, Гриша. До свадьбы все заживает, — сказал Моликов.

7. ПОПРОБУЙ ОТЛУЧИТЬСЯ ИЗ ПОЛКА

Майор Люсь собирался уезжать на следующий день после звонка из штаба армии. Весь вечер он сидел со своими командирами над бумагами. К часу, когда должен был приехать Харитон Осипцов, он вышел из командирской землянки.

Харитон Осипцов с почтой прибыл поздно вечером. Он сбросил почтовую сумку, разогнулся, насколько позволял низкий потолок, и, раздав письма тем, кто находился в землянке, вытащил из-за борта ватника пять конвертов.

— Майору Люсю сегодня пять штук, — торжественно объявил он.

Люди в землянке удивленно переглянулись. Откуда майору письма? Пять штук! От кого?

— Дай-ка сюда, — приказал комиссар полка.

Письма ему ничего не сказали. На конвертах не было обратного адреса.

— Осипцов! — строго сказал комиссар. — Сознавайся сразу: схитрил что-нибудь?

— Что вы, товарищ батальонный комиссар, разве такими вещами шутят?

— Тогда будем выдавать ему по штуке, чтобы он сразу не испугался.

— А может, прочесть? Может, что-нибудь неприятное. Хватит майору гибели жены, — сказал лейтенант Шеффер.

Кутовой посмотрел на лейтенанта, лейтенант — на Кутового.

— Нет, все-таки неудобно. Будем выдавать по штуке, в порядке штемпелей отправления, и в случае чего… — сказал военком.

— Понятно, — ответил Шеффер.

У входа в землянку послышались шаги Люся. Военком протянул ему письмо.

— Мне? — спросил Люсь. Он взглянул на конверт и нахмурился. Почерк был незнаком. Обратного адреса на конверте не было.

Люди в землянке с ожиданием смотрели на него. Люсь разорвал конверт, оглядел листок бумаги и улыбнулся. Он не читал письма. Слишком быстро он перевернул страницу. Затем он снова посмотрел начало и снова слишком быстро, чтобы прочесть, перевернул страницу.

Шеффер привстал и заглянул в почтовый листок. Он ничего не понял. Его толстое, румяное, подвижное лицо изобразило испуганное недоумение. Теперь и комиссар, и начальник штаба, и телефонист, и помощник майора по строевой части — все смотрели на Шеффера. Лейтенант пожал плечами.

— А больше нет? — спросил Люсь.

Военком заглянул в раскрытое письмо и увидел в нем множество волнистых линий.

— Есть еще, — сказал он и выдал майору второе.

Так же как в первом, листок бумаги был испещрен множеством волнистых линий. Военком ничего не понял.

— Посмотри-ка это, — сказал он и выдал Люсю третье письмо.

Оно выглядело так же, как первые два.

— Давай остальные, хватит смеяться, — сказал Люсь. Лицо его расплывалось в радостной улыбке.

Все с огорчением и недоумевающими лицами склонились над письмами майора, и только он один счастливо улыбался, хмуря от непривычной радости свой высокий и чистый лоб. Только ему были понятны эти неровные извилистые линии. В конце последнего письма вслед за одинаковыми во всех письмах волнистыми линиями каракулями ребенка, только-только научившегося писать, было нацарапано: «Дорогому папе от сына Женечки».

— Теперь понятно, почему так долго вы не имели писем, товарищ майор, — сказал лейтенант Шеффер. — Военная цензура была озадачена: не шифр ли это какой-нибудь? Разберись-ка, что это значит.