Фантомные боли памяти (Тифлис-Тбилиси) - [20]

Шрифт
Интервал

— У вас хороший мацони?

Ёсеб, не глядя на неё, не шевельнув ни единым мускулом на своём загорелом скульптурном лице, молча извлёк из хурджина крынку с мацони, перевернул её вверх дном, встряхнул, чтобы продемонстрировать добротность закваски, и так же молча стал запихивать обратно в хурджин.

— Дайте мне, пожалуйста, — произнесла женщина, протягивая деньги. И тут произошло невероятное. Не поворачивая головы к покупательнице, Ёсеб жёстко произнёс:

— Не продаётся! — сделав при этом неповторимое, пластичное, властное движение кистью руки от себя, как бы выпроваживая бестактную женщину, отстраняя её. Он был возмущён, оскорблён: как могла, как смела она усомниться в качестве его товара, когда все знают, что лучшего мацони, чем у него, не найти во всём городе!

Вслед за молочником приезжает арба с овощами, запряжённая буйволом. Это совсем не тот «синий буйвол», о котором писал Булат Окуджава. Настоящего синего буйвола я увидела много позже, в 1945 году, в Дашкесане, где начинались работы по добыче руды для будущего Руставского металлургического комбината. Я стояла на берегу небольшой обмелевшей горной речушки и наблюдала, как буйвол пытается перейти её, очень странно спотыкаясь. Потом буйволица — а это была именно буйволица — тяжело опустилась на каменистое дно и некоторое время лежала так на жарком солнце, омываемая водой. Речка, дойдя до буйволиной головы, раздваивалась, образуя два потока, которые обтекали животное с обеих сторон и, омыв его бока, вновь соединялись в одно течение. И вдруг произошло чудо: где-то в области хвоста буйволицы появился маленький, весь лоснящийся, синий с фиолетовым оттенком буйволёнок, а вслед за ним что-то бесформенное шлепнулось в воду. Потом буйволица тяжело поднялась и стала тыкать мордой в новорождённого, облизывать его, тормошить до тех пор, пока младенец не поднялся на свои шаткие, гнущиеся четыре ноги. Так впервые природа допустила меня до своей величайшей тайны, а буйволёнка я вспоминаю каждый раз, когда слышу слова Окуджавы.

Ну, а сейчас, на мостовой улицы Чахрухадзе, аробщик-азербайджанец выкрикивает зычным голосом: «Памидо-ор, ба-адриджян!» (баклажан). Арба скрипит, буйвол ведёт себя непристойно, отчего дворничиха-езидка[9] возмущённо ворчит, но тут же умолкает, получив от торговца в компенсацию целый ворох баклажанов. Женщины из соседних домов окружают арбу, торгуются, покупают и не замечают мальчишку, чей простуженный, гнусавый голосок вплетается в крик аробщика: «Подсижник, подсижник…» Он сжимает в покрасневшем кулачке первые подснежники, бог знает где и как добытые им ценой явной простуды.

Улица совсем ненадолго смолкает, чтобы вскоре взорваться оглушительным колокольным звоном. Медленно бредёт чахлая лошадёнка, тащит телегу с керосиновой бочкой. Рядом шагает керосинщик, как все его называют, беспрестанно оглушительно звонит в большой медный колокол и высоким голосом возглашает: «Нафти-керосин! Нафти-керосин!». Только на несколько минут он делает паузу, чтобы открыть кран в бочке, налить керосин в бидон и получить деньги. Если он даёт сдачу, то купюры долго пахнут керосином, распространяя запах по всей комнате.

В нашей школе, в маленькой каморке под лестницей, жил сторож, одинокий мужчина с рыжеватой бородкой и усами, невероятно похожий на Чапаева. У него был точно такой же колокол, как у керосинщика, которым он оповещал о начале и конце уроков. Настоящего имени его никто не знал — мы называли его Чапай. Он откликался, никогда не сердился и всегда был готов найти тряпку и мел для доски. После уроков он подметал полы, хотя работала уборщица, которая мыла классы, зал и коридоры.

Не миновали нас и бытовые услуги. Вот проходит по улице мужчина, держа на плече высокий плоский ящик со стёклами. У него своя партия в сложной партитуре многоголосья нашей улицы. Это конечно же стекольщик. Видимо, он хочет быть понятым жильцами любой национальности, поэтому кричит на удивительной смеси языков: «С-с-с-стёкла вставлять! Акошкис шушеби!» — склоняя по-грузински русское слово «окошко» и растягивая, сколько хватало дыхания, С, словно собирается свистеть. Говорят, мастером он был скверным, и потому его призывы чаще оставались безответными.

* * *

«Вечером началось повторение предыдущего.

— Ну что, передумал? — спросил Айвазов. — Может быть, достаточно? Подпишешь?

Я молчал.

„Бригада“ была вызвана, снова началась пытка…

Копецкий ввёл новую пытку. Карандаши… Между пальцами вкладывали гранёные карандаши, за одну руку брался Копецкий, за другую — Иван Айвазов, и по команде Копецкого „раз, два, взяли!“ сжимали… Сверхчеловеческое усилие требовалось для того, чтобы не кричать. Кусая губы, я терпел, и это больше всего злило палачей.

— Долго ты будешь мучить нас? — орал Копецкий.

Оказывается, это я их мучил.

— Я заставлю тебя валяться под ногами, — угрожает Копецкий.

Но ведь я уже валяюсь под ногами, под грязными сапогами, в луже собственной крови, что ему ещё надо?

Так продолжалось шесть дней. Ни разу во время пыток Айвазов не присутствовал. Вызывал „бригаду“, а сам уходил.

Выдержал, ничего не подписал. Очень помогла мне Люба своим „мужайся“.


Еще от автора Нелли Христофоровна Осипова
Итальянское каприччио, или Странности любви

Молоденькая учительница Аня — впервые в Италии! В стране своей мечты, в стране, которая для нее упрямо ассоциируется с романтикой и приключениями!И романтические приключения СЛОВНО БЫ ЖДУТ Аню… Вот только — романтики этой, на первый взгляд, вполне невинной, становится для нее ЧТО-ТО МНОГОВАТО!Красавец-итальянец разыгрывает АБСОЛЮТНО ШЕКСПИРОВСКИЕ страсти, а русский поклонник не уступает ему ни на йоту…От такого «полета» невольно хочется спастись, — и, как ни странно, спасение предлагает немолодой, серьезный бизнесмен, — явно «не герой романа» Ани!


Медвежонок Васька

Весёлые рассказы о животных. Для старшего дошкольного возраста.


Любить, чтобы ненавидеть

… Командировка в старинный волжский город.Для блестящей московской переводчицы Кати это — даже не работа, а приятный отдых.Посмотреть на местные достопримечательности…Разобраться, стоит ли продолжать затянувшийся, безрадостный роман…И — главное — ЗАБЫТЬ о том, что на свете существуют какие-то отношения с мужчинами, кроме РАБОЧИХ!!!Но — женщина предполагает, а Бог располагает.И именно в этом старинном городке на Катю обрушивается НАСТОЯЩАЯ ЛЮБОВЬ.Страстная, отчаянная и НЕВОЗМОЖНАЯ любовь к женатому бизнесмену Андрею.


Вторая молодость любви

Юная наивная студенточка Таня «залетела» от красавца-каскадера — и с ужасом узнала, что ее избранник ЖЕНАТ — и попросту собирается использовать ее в качестве «суррогатной матери» своего ребенка.Таня с негодованием отвергает предложение «продать» свое дитя — и с гордостью принимает трудную долю матери-одиночки.Казалось бы, молодую женщину ждут только бедность и одиночество… но однажды в ее жизнь входит немолодой, обаятельный иностранец, когда-то безнадежно любивший ее мать…


Я тебе верю

«Пигмалион» по-русски…История Алексея, блестящего молодого врача из высокопоставленной семьи, решившего принять участие в судьбе тихой, скромной Юли, молоденькой вдовы, приехавшей в Москву на заработки и чудом вырвавшейся из когтей безжалостных сутенеров, жестокими побоями пытавшихся заставить ее стать «ночной бабочкой»…Поначалу Алексей просто испытывает жалость к Юле, которой намерен помочь пробиться в столице.Но чем сильнее он старается превратить «серую мышку» в уверенную в себе, целеустремленную красавицу, тем больших успехов достигает – и тем сильнее влюбляется в дело своих рук.Однако благодарность Юли к спасителю медлит превратиться в любовь – ведь она по-прежнему верна памяти мужа, погибшего в результате нелепого несчастного случая.Алексею остается только надеяться и ждать…


Рекомендуем почитать
Автобиография

Автобиография выдающегося немецкого философа Соломона Маймона (1753–1800) является поистине уникальным сочинением, которому, по общему мнению исследователей, нет равных в европейской мемуарной литературе второй половины XVIII в. Проделав самостоятельный путь из польского местечка до Берлина, от подающего великие надежды молодого талмудиста до философа, сподвижника Иоганна Фихте и Иммануила Канта, Маймон оставил, помимо большого философского наследия, удивительные воспоминания, которые не только стали важнейшим документом в изучении быта и нравов Польши и евреев Восточной Европы, но и являются без преувеличения гимном Просвещению и силе человеческого духа.Данной «Автобиографией» открывается книжная серия «Наследие Соломона Маймона», цель которой — ознакомление русскоязычных читателей с его творчеством.


Властители душ

Работа Вальтера Грундмана по-новому освещает личность Иисуса в связи с той религиозно-исторической обстановкой, в которой он действовал. Герхарт Эллерт в своей увлекательной книге, посвященной Пророку Аллаха Мухаммеду, позволяет читателю пережить судьбу этой великой личности, кардинально изменившей своим учением, исламом, Ближний и Средний Восток. Предназначена для широкого круга читателей.


Невилл Чемберлен

Фамилия Чемберлен известна у нас почти всем благодаря популярному в 1920-е годы флешмобу «Наш ответ Чемберлену!», ставшему поговоркой (кому и за что требовался ответ, читатель узнает по ходу повествования). В книге речь идет о младшем из знаменитой династии Чемберленов — Невилле (1869–1940), которому удалось взойти на вершину власти Британской империи — стать премьер-министром. Именно этот Чемберлен, получивший прозвище «Джентльмен с зонтиком», трижды летал к Гитлеру в сентябре 1938 года и по сути убедил его подписать Мюнхенское соглашение, полагая при этом, что гарантирует «мир для нашего поколения».


Победоносцев. Русский Торквемада

Константин Петрович Победоносцев — один из самых влиятельных чиновников в российской истории. Наставник двух царей и автор многих высочайших манифестов четверть века определял церковную политику и преследовал инаковерие, авторитетно высказывался о методах воспитания и способах ведения войны, давал рекомендации по поддержанию курса рубля и композиции художественных произведений. Занимая высокие посты, он ненавидел бюрократическую систему. Победоносцев имел мрачную репутацию душителя свободы, при этом к нему шел поток обращений не только единомышленников, но и оппонентов, убежденных в его бескорыстности и беспристрастии.


Фаворские. Жизнь семьи университетского профессора. 1890-1953. Воспоминания

Мемуары известного ученого, преподавателя Ленинградского университета, профессора, доктора химических наук Татьяны Алексеевны Фаворской (1890–1986) — живая летопись замечательной русской семьи, в которой отразились разные эпохи российской истории с конца XIX до середины XX века. Судьба семейства Фаворских неразрывно связана с историей Санкт-Петербургского университета. Центральной фигурой повествования является отец Т. А. Фаворской — знаменитый химик, академик, профессор Петербургского (Петроградского, Ленинградского) университета Алексей Евграфович Фаворский (1860–1945), вошедший в пантеон выдающихся русских ученых-химиков.


Южноуральцы в боях и труде

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.