Фантомные боли памяти (Тифлис-Тбилиси) - [18]
После ухода Гургена родители долго обсуждали событие. Оказалось, что мой любимый дядя Жора купил по случаю пару новых кроватей в новую квартиру. Так как сделка происходила недалеко от дома Гургена, он решил не тащить их через весь город в свою однокомнатную, а сразу отвезти по новому адресу, что было, на мой взгляд, разумно и логично. Но папа счёл, что Гургена обидели, не посчитались с его условиями, нарушили режим занятого человека и ещё многое в том же духе.
— Он одинокий человек, — объяснял папа, — ему и так не сладко.
«Трагедия» заключалась в том, что кровати должны были простоять в упаковке целую неделю, создавая дискомфорт в квартире. Это в свои семь лет я поняла совершенно отчётливо, но почему-то не пожалела дядю Гургена, а была на стороне дяди Жоры, о чём осмелилась сказать папе:
— Это же наш дядя Жора! Почему ты его не защищаешь? Разве так справедливо? — На что папа ответил:
— Гурген тоже наш друг, и, кроме того, в любом случае данное слово следует держать.
Так и закончился «квартирный» инцидент, оставив зарубку в моей памяти. Это был урок.
«Они окружили меня. Копецкий сзади взялся за ворот рубашки, поднял и сильным движением толкнул меня в середину комнаты. Кто-то сильным ударом ноги сшиб меня. Я упал… Третий стаскивал с меня брюки… Я вспомнил Б., которого привели в камеру без брюк, в одних трусах.
Пытка началась.
Пять человек ожесточённо били. Били кулаками, ногами, розгами, шомполами, били чем попало, куда попало: в голову, в лицо, в спину, в живот. Больше всего по ногам. Кто-то заметил, что у меня больные ноги, и стали бить по ногам…
— Мы сейчас поправим тебе ноги!
И били, били. Чем больше били, тем больше зверели. Больше всего злило их то, что я не кричал.
— Будешь кричать? Будешь орать? Будешь просить пощады?! — ругал Копецкий и бил, бил… Сколько били, я не знаю.
— Ну, ребята, перекур, скомандовал Копецкий.
Свежая сорочка превратилась в окровавленные клочья. На полу лужа крови, лежу на мокром. Глаза заплыли. С трудом приоткрываю веки и, как в тумане, вижу моих палачей.
Курят, отдыхают. Ругаются отборной площадной бранью, оскорбляют, издеваются, хохочут…
Кто-то приближается ко мне, и тут же что-то очень больно обжигает тело. Вздрагиваю от боли и, чтобы не закричать, стискиваю зубы. А они хохочут… Потом ещё ожог, ещё, ещё… Понял. Тушили папиросы о моё тело…
Перекур кончился, и избиение продолжалось…
Я потерял сознание…
Что-то белое маячит перед глазами.
— Я пошла, всё в порядке, — говорит медсестра.
Значит, можно начать всё сначала. С ужасом думаю, что снова будут тушить папиросы о моё тело… Да. Кончающий курить подходит, тушит папиросу, ругается, плюёт и отходит, чтобы уступить место другому.
Всё чередовалось в определённой последовательности. Избиение, перекур, тушение папирос, снова избиение, обморок, приведение в чувство, снова избиение, тушение папирос…
Уже светает, но „бригада“ всё „трудится“ и „трудится“.
Явился Айвазов.
— Ну, ребята, идите спать, — сказал он. — Что ж, работа налицо… — Так будет каждый день до тех пор, пока не подпишешь. Понял?
Айвазов позвонил в комендатуру.
— Пришлите выводных, два человека.
Два вахтера приволокли меня в камеру.
— Господи, как изуродовали человека…»
Сурен Газарян
В том же 1937 году мама окончила Тбилисский сельскохозяйственный институт, блестяще защитив диплом по энтомологии. Её научный руководитель — профессор, заведовавший кафедрой, фамилии которого я, к сожалению, не помню, — предложил осенью вернуться в институт и, несколько расширив дипломную работу, представить её в качестве кандидатской диссертации. «Он говорит, что работы там на неделю, что он уже обговорил всё на ученом совете, а после защиты сможет оставить меня на кафедре», — рассказывала мама дома. Папа сразу же поддержал её.
Летом мы сняли дачу в Ахалдабе — небольшой домик на крохотном островке у водяной мельницы, а вокруг горы. Сказочная красота!
В сентябре я пошла в первый класс, где была самой младшей, потому что в те годы полагалось начинать учёбу с восьми лет, а мне исполнилось только семь. Поскольку я уже умела читать и писать, то папа решил, что нечего без толку пропускать год, привёл меня к директору 101-й школы, Евгении Лазаревне, и она, проэкзаменовав меня, дала добро. А мама отправилась в институт, к своему профессору. Домой мы вернулись с самыми разными впечатлениями: я — в восторге от школы, новых знакомств и, главное, от своей первой учительницы, Ольги Сергеевны, которая показалась мне настоящей красавицей (сохранившаяся с той поры фотография вовсе не подтверждает этого); мама — понурая, какая-то обмякшая, притихшая. Из всего разговора родителей я помню только одно: когда мама постучалась в дверь кабинета профессора и вошла, там сидели совершенно незнакомые мужчины. Она извинилась и хотела уйти, но ей настойчиво предложили войти. Мама просидела там больше часа, отвечая на их странные вопросы: почему вы пришли сюда — ведь диплом вы уже получили? Почему именно вашу работу профессор решил представить в качестве диссертации? Какие отношения связывали вас с ним? Бывали ли вы у него дома?
Как я уже рассказывала в начале своего повествования, всё, что мне приходилось невольно слышать в разговорах взрослых, я привычно отбрасывала от себя, не пытаясь даже вникать, анализировать: разговоры взрослых не для моих ушей, мне не следует туда лезть. Но слова откладывались в моей памяти и впоследствии вдруг странным образом обнаруживались, словно их сохраняли в старинном сундуке. А вот лица родителей — растерянное мамино и встревоженное папино — и сейчас стоят перед глазами. Были ли они испуганы — не знаю, не помню. Что означала диссертация, работа на кафедре, исчезновение профессора — я, видимо, просто не понимала. Помню только, как через несколько дней папа осторожно бритвой вырезал почти все фотографии преподавателей Тбилисского сельскохозяйственного института с первой страницы маминого выпускного альбома, оставив всего три или четыре лица. Позже выяснилось, что такую же процедуру проделали мамины однокурсницы, тётя Шура и тётя Тамара. Пройдут годы, и во многих городах нашей страны, в самых разных семьях, в которых мне доведётся побывать, я буду наталкиваться на нечто похожее: коллективная фотография, на которой тушью или чернилами замазаны отдельные лица.
Молоденькая учительница Аня — впервые в Италии! В стране своей мечты, в стране, которая для нее упрямо ассоциируется с романтикой и приключениями!И романтические приключения СЛОВНО БЫ ЖДУТ Аню… Вот только — романтики этой, на первый взгляд, вполне невинной, становится для нее ЧТО-ТО МНОГОВАТО!Красавец-итальянец разыгрывает АБСОЛЮТНО ШЕКСПИРОВСКИЕ страсти, а русский поклонник не уступает ему ни на йоту…От такого «полета» невольно хочется спастись, — и, как ни странно, спасение предлагает немолодой, серьезный бизнесмен, — явно «не герой романа» Ани!
«Пигмалион» по-русски…История Алексея, блестящего молодого врача из высокопоставленной семьи, решившего принять участие в судьбе тихой, скромной Юли, молоденькой вдовы, приехавшей в Москву на заработки и чудом вырвавшейся из когтей безжалостных сутенеров, жестокими побоями пытавшихся заставить ее стать «ночной бабочкой»…Поначалу Алексей просто испытывает жалость к Юле, которой намерен помочь пробиться в столице.Но чем сильнее он старается превратить «серую мышку» в уверенную в себе, целеустремленную красавицу, тем больших успехов достигает – и тем сильнее влюбляется в дело своих рук.Однако благодарность Юли к спасителю медлит превратиться в любовь – ведь она по-прежнему верна памяти мужа, погибшего в результате нелепого несчастного случая.Алексею остается только надеяться и ждать…
… Командировка в старинный волжский город.Для блестящей московской переводчицы Кати это — даже не работа, а приятный отдых.Посмотреть на местные достопримечательности…Разобраться, стоит ли продолжать затянувшийся, безрадостный роман…И — главное — ЗАБЫТЬ о том, что на свете существуют какие-то отношения с мужчинами, кроме РАБОЧИХ!!!Но — женщина предполагает, а Бог располагает.И именно в этом старинном городке на Катю обрушивается НАСТОЯЩАЯ ЛЮБОВЬ.Страстная, отчаянная и НЕВОЗМОЖНАЯ любовь к женатому бизнесмену Андрею.
Юная наивная студенточка Таня «залетела» от красавца-каскадера — и с ужасом узнала, что ее избранник ЖЕНАТ — и попросту собирается использовать ее в качестве «суррогатной матери» своего ребенка.Таня с негодованием отвергает предложение «продать» свое дитя — и с гордостью принимает трудную долю матери-одиночки.Казалось бы, молодую женщину ждут только бедность и одиночество… но однажды в ее жизнь входит немолодой, обаятельный иностранец, когда-то безнадежно любивший ее мать…
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Со времен Макиавелли образ политика в сознании общества ассоциируется с лицемерием, жестокостью и беспринципностью в борьбе за власть и ее сохранение. Пример Вацлава Гавела доказывает, что авторитетным политиком способен быть человек иного типа – интеллектуал, проповедующий нравственное сопротивление злу и «жизнь в правде». Писатель и драматург, Гавел стал лидером бескровной революции, последним президентом Чехословакии и первым независимой Чехии. Следуя формуле своего героя «Нет жизни вне истории и истории вне жизни», Иван Беляев написал биографию Гавела, каждое событие в жизни которого вплетено в культурный и политический контекст всего XX столетия.
Народный артист СССР Герой Социалистического Труда Борис Петрович Чирков рассказывает о детстве в провинциальном Нолинске, о годах учебы в Ленинградском институте сценических искусств, о своем актерском становлении и совершенствовании, о многочисленных и разнообразных ролях, сыгранных на театральной сцене и в кино. Интересные главы посвящены истории создания таких фильмов, как трилогия о Максиме и «Учитель». За рассказами об актерской и общественной деятельности автора, за его размышлениями о жизни, об искусстве проступают характерные черты времени — от дореволюционных лет до наших дней. Первое издание было тепло встречено читателями и прессой.
Дневник участника англо-бурской войны, показывающий ее изнанку – трудности, лишения, страдания народа.
Саладин (1138–1193) — едва ли не самый известный и почитаемый персонаж мусульманского мира, фигура культовая и легендарная. Он появился на исторической сцене в критический момент для Ближнего Востока, когда за владычество боролись мусульмане и пришлые христиане — крестоносцы из Западной Европы. Мелкий курдский военачальник, Саладин стал правителем Египта, Дамаска, Мосула, Алеппо, объединив под своей властью раздробленный до того времени исламский Ближний Восток. Он начал войну против крестоносцев, отбил у них священный город Иерусалим и с доблестью сражался с отважнейшим рыцарем Запада — английским королем Ричардом Львиное Сердце.
Автору этих воспоминаний пришлось многое пережить — ее отца, заместителя наркома пищевой промышленности, расстреляли в 1938-м, мать сослали, братья погибли на фронте… В 1978 году она встретилась с писателем Анатолием Рыбаковым. В книге рассказывается о том, как они вместе работали над его романами, как в течение 21 года издательства не решались опубликовать его «Детей Арбата», как приняли потом эту книгу во всем мире.