Фантомные боли памяти (Тифлис-Тбилиси) - [21]

Не знаю, кому обязан я тем, что после шести дней меня перестали пытать. И не применили самого страшного — втыкания игл под ногти.

Прекратились пытки, прекратились вызовы на допрос. Снова забыли обо мне.

Каждый день во время проверки я получал восьмую долю листа, писал заявление на имя наркома и просил, чтобы он меня вызвал. Я ему писал, что он обязан меня вызвать. Я писал, что совершается преступная провокация, что честные люди становятся жертвой клеветы и оговора и что следователи сами создают эту провокацию».

Сурен Газарян

* * *

Из чего соткана та радость, что была щедро разлита в атмосфере существования нашего дома, нашего двора?

Вот старинный медный кран в самом начале двора, недалеко от ворот. Здесь все берут воду. Такие краны есть в каждом дворе старого Тбилиси, но из нашего крана течёт необыкновенно вкусная вода, летом всегда ледяная, зимой не очень холодная. Кто бы ни пришёл в наш двор, — гость, почтальон, пильщик дров, продавец мороженого или коробейник с огромной стеклянной витриной через плечо, полной множества галантерейных изделий, весело покрикивающий: «Мелкий товар! Мелкий товар!» — первая просьба всегда была о воде. Выпив кружку, жаждущий удовлетворённо восклицал, словно сговорился со всеми: «Вах! Какая вкусная вода!» Папа объяснил мне, что наша вода — из Натахтарского источника, лучшего в пригородах Тбилиси, а холодная она потому, что трубы закладывали много-много лет назад на очень большой глубине.

Когда в дни праздников уставшие, утомлённые демонстранты, прошагав мимо правительственной трибуны, понуро возвращались через нашу улицу по своим домам, мы, дети, запасались двумя-тремя кружками, располагались от крана до ворот, создав некое подобие конвейера, и поили людей нашей, натахтарской водой. Это была радость!

Время от времени, в жаркие дни, мы всем двором делали мороженое. Из подвала извлекалось чьё-то старинное устройство, предназначенное для этой цели, — подобие двух бидонов, один в другом. Всем руководила конечно же тётя Юля. В меньший бидон отправляли молоко, яйца, масло, сахар и ванилин, а в промежуток между обоими бидонами закладывали колотый лед. Дальше начиналось самое главное и трудное: взявшись за ручку на крышке, следовало крутить одну ёмкость относительно другой вправо и влево попеременно. И так до изнеможения, до бесконечности! Соседи меняли один другого, нам тоже доставалось, но ненадолго — руки сразу же начинали болеть в лучезапястных суставах. Сыпались шутки, подковырки, звучал смех. Никто не оставался в стороне. Даже одинокая пожилая женщина — вечно всем недовольная, постоянно брюзжавшая, такая костлявая и тощая, что казалось, будто она никогда ничего не ест, — тоже взялась крутить бидон, что было уж совсем удивительно. Её ворчливый характер сыграл с ней злую шутку. Дочь богатых родителей, она вышла замуж за красавца, много моложе себя, накупила ему роскошных костюмов, пальто на все сезоны и кучу всякой одежды, но замучила ревностью, отчего он однажды сбежал в неизвестном направлении, оставив всё это богатство и свою фамилию неразумной жене. С тех пор прошли годы, но не любовь: каждую весну, лето и осень Наталия Джанелидзе, протянув во весь двор толстую верёвку, развешивала на ней бесхозную одежду беглеца, чтобы, не дай бог, не попортила её моль, ходила вдоль этой «выставки» и, воздев свои жилистые руки, проклинала бывшего мужа:

— Гмерто, гмерто, — просила она, обращаясь к Богу, — покарай Аполлона Джанелидзе! — Потом собирала всё, напевая грустно и монотонно: — Где ты, Аполлон, где ты? — а мы, бессовестные, безжалостные дети, наблюдали за ней и тихо смеялись. Но сегодня она вместе со всеми крутит бидон, подсыпает новую порцию льда и ждёт, какой из этой затеи выйдет результат.

Наконец — мороженое! Наше, собственное, вкуснейшее. Ни с чем не сравнимое!

И это тоже радость!

А когда мы возвращаемся из музыкальной школы с Абрамом Райниным, талантливым скрипачом, живущим в соседнем доме, по пути, проходя мимо небольшого парадного подъезда, обязательно звоним в старинный звоночек и, радуясь своей шалости, сразу же с хохотом убегаем. Вот дураки! Если бы родители узнали!

Дома я успеваю приготовить уроки и бегу к танте Адели — просто перебегаю на другую сторону моей улицы Чахрухадзе. Она немка, занимается со мной немецким языком. Мне очень нравится приходить к ней, потому что наши занятия не похожи на обычные школьные уроки: мы просто беседуем, рассказываем друг другу всякие истории из своей жизни. Её девичья фамилия Ней, а по мужу, профессору математики, — Чарикашвили. Она очень высокая, с удлинённым лицом и крупными зубами, а он небольшого роста, с круглой головой, всегда покрытой шляпой — зимой фетровой, летом соломенной, — и оба очень важные. Так мне кажется, потому что на улице, встречая соседей, они никогда не здороваются. Только после смерти профессора танте Адель совершенно изменилась: стала давать уроки, замечать соседей и общаться с ними. Она говорит, что у меня способности к языку, но, к сожалению, я занимаюсь «die Beine übereinander-schlagen», что означает «положив ногу на ногу». Это то же самое, что по-русски «сидеть сложа руки», только немцы почему-то предпочли нижние конечности верхним. Мне очень смешно, но я сдерживаюсь, чтобы не обидеть танте Адель.