Фантастический триллер - [38]

Судя по голосу, эта идея его воодушевила.

— Это был великий человек, мистер Кэртис. Явление, описанное им, замечали и другие ученые. Но потребовался человек его таланта, чтобы связать причину и следствие, и человек его силы воли и упорства, чтобы за свой счет работать в течение десяти лет и доказать свою правоту. Мы не можем вернуть его к жизни, мистер Кэртис, но мы можем и должны воздать ему должное. Его надо похоронить в Вестминстерском аббатстве.

— Боюсь, что его могила будет находиться не в столь освященном месте, — сухо заметил я. — Позвольте, я возьму реферат?

Он сложил листки бумаги.

— Не могли бы вы проставить свои инициалы на всех страницах и расписаться на последней? — попросил я, глядя в сторону.

Он без колебаний выполнил мою просьбу.

— Будьте добры, напишите над самой первой строкой: «Я, нижеподписавшийся», ваше имя и титулы, «составил этот реферат теории Колстона по собственноручным записям Колстона».

Понимая причины этой просьбы, он ее тут же выполнил.

— Благодарю вас, — искренне сказал я. — Я более чем благодарен вам, как будет благодарен каждый лондонец, оставшийся в живых после сегодняшнего вечера; потому что не будь вас, он бы погиб.

Уайт неопределенно махнул рукой.

— Вы не подождете меня в кабинете? — добавил я. — Я вас должен попросить еще кое о чем.

Он кивнул и вышел, опечаленный, встревоженный и съежившийся. По моим часам оставалось три часа и сорок пять минут.

Я замер на месте. Вдруг до меня дошел смысл, точнее, политическое значение сказанного Уайтом. Я сидел, словно парализованный. Во мне более не было уверенности в том, что я имею право или обязан что-то делать для спасения Лондона. В разверзшейся пропасти я пытался найти точку опоры. Я смотрел в глаза обнажившемуся передо мной страшному будущему, которое я собирался создать, и безжалостному настоящему, которое было не лучше. И — помоги мне Боже правый — не знал, что выбрать.

Хотя Рэйнхэм и думает наоборот, я не наивен в политике. Я слишком хорошо знаю грязную механику власти, чтобы меня было легко шокировать. Метя не приводят в смятение такие книги, как «Шпион, пришедший с холода», рассказывающие о лояльных гражданах, принесенных в жертву на алтарь политических интриг. Меня не трогают романы типа «Адвокат дьявола», показывающие структуру римской католической церкви. Метя печалят, но не ужасают сцены, описанные в «Жестком море», где капитан английского эсминца топит глубинными бомбами своих соотечественников, пытаясь уничтожить подводную лодку. Такие вещи мне не нравятся, я хочу изменить общества, которые их допускают. У меня есть моральное право выступать за такие перемены вместе со всеми, кто хочет жить в лучшем мире. И у меня есть право противодействовать тем, кто, в силу своей близорукости, стоит у нас на пути. Но одно дело выступать, другое — действовать. Завтрашний день еще не родился; со всех сторон нас обволакивает сегодняшний день со всеми его мерзостями. Я хотел бы видеть, как звериный национализм уступает место международной гармонии, но это не давало мне права предавать мою страну в руки врага. А в этом-то и заключалась суть дела. Все дело Колстона с самого начала пронизывал вопрос о национальной безопасности, а я его игнорировал.

Впервые за этот деть (и за все остальные) я попробовал поставить себя на место Рэйнхэма. Я даже спросил себя: не зря ли я его осуждал? А если он все же государственный деятель? Не был ли он вынужден сделать страшный выбор и принести меньшинство в жертву интересам большинства? Не сказал ли он себе: «Три миллиона англичан могли жить»? Никого нельзя заставлять делать такой выбор, но он только масштабом отличается от тысяч аналогичных решений, принимаемых на войне почти автоматически.

Не ошибаюсь ли я? — спросил я себя. — Допустил бы я, находясь на месте Рэйнхэма, чтобы потрясенный и ужасающий мир узнал, что наши испытания по частям подрывают нашу планету? Не стал бы я тайно, в строжайшей секретности пытаться добиться прекращения подземных испытаний? Не послужило ли открытие Колстона толчком к новому раунду переговоров, проходящих в Женеве и посвященных запрещению испытаний? Если даже я смогу принудить Рэйнхэма действовать, не добьюсь ли я лишь разглашения жизненно важных секретов и распространения по всему миру паники?

Теперь я полагаю, что я был немного не в себе; открытие Уайта надломило меня еще тогда, когда я не придавал ему значения на фоне надвигающейся гибели Лондона. Но вдруг — к счастью, вовремя — паранойя прошла. Я вновь мог ясно рассуждать, и видел, что подобный выбор не стоял перед Рэйнхэмом. А если и стоял, и он действовал, исходя из него, то он еще больший дурак, чем я его считал. На меня отрезвляюще подействовали мои же собственные слова, сказанные ранее: «Предупредить людей можно было, не подрывая национальную безопасность. Рэйнхэм этого не сделал, и по этой причине я его никогда не прощу».

Воспрянув духом, я поднялся и побежал в кабинет. Через десять минут Холт вез нас к резиденции Рэйнхэма. Я отдавал последние распоряжения и готовился к новой схватке. События быстро приближались к развязке.

Глава семнадцатая