Фантастический Калейдоскоп: Ктулху фхтагн! Том I - [36]

В один из декабрьских вечеров Арсений стоял на вокзале, ожидая свою электричку. Внезапная оттепель располагала к курению и размышлениям.

Потягивая «Бонд» из пачки, славшей ему за все прегрешения этой и прошлых жизней страшное проклятие «СОКУРДУК», он лениво оглядывал людей вокруг и размышлял о том, что следующий год будет високосен, что ему уже за тридцать, а он так и не дождался выхода полного собрания сочинений Кларка Эштона Смита на русском языке, что грядущей весной Оля собирается выходить замуж… И, кончено, думал о «Гвардейских», последнюю из которых он планировал раскурить перед сном.

Неожиданно его скрутил приступ кашля; он ощутил в груди вяло движущееся скопление мокроты и долго и натужно пытался избавиться от него. Наконец это удалось, и на снег, усыпанный шелухой от семечек и окурками, плюхнулся крупный комок слизи. Она была чёрной – не обычной серо-зелёной мокротой курильщика, а чёрной, словно дёготь, словно нефть, словно бездна. Пока Арсений раздумывал, с чем связан такой цвет, и что ему с этим делать, до него донёсся протяжный, с акцентом, голос:

– Молодой человек, у вас не будет сигаретки?

К нему приближалась укутанная в шаль старая цыганка из люли, каких много на вокзале в любое время года. Чаще всего за просьбой закурить следовали предложения погадать и снять порчу, но Безродного никогда не удавалось одурачить подобным образом. Поэтому он обычно не отказывал им в куреве, но если они начинали приставать чересчур нагло, показывал им левой рукой «козу», после чего они менялись в лице, что-то бормотали про то, что такие жесты не нужно показывать, и уходили прочь.

Он достал сигарету и держал её в вытянутой руке, борясь с очередным приступом кашля и ожидая, когда цыганка подойдёт. Но она внезапно остановилась в метре от него и закулдыкала:

– Жаба, жаба! В груди! Ух, какая большая! Чёрная жаба! Плохо, плохо!

Пока Арсений пытался понять, что она имеет в виду, та забормотала что-то на своём языке, творя в его сторону странные жесты. Он хотел было заговорить с ней, но тут подали электричку, и мысли занял предстоящий путь домой – и ожидавшие его там советские сигареты.

Уже дома, за ужином, он припомнил, что «жабой» в народе называют стенокардию. Однако он никогда не ощущал болей в груди, и казалось сомнительным, что привокзальной мошеннице могло открыться его возможное будущее. Потому Арсений отбросил мысли о кликуше подальше.

Покончив с ужином, он устроился с последней сигаретой «Гвардейских» у окна, но, сделав пару затяжек, вновь закашлялся. Под аккомпанемент порванных мехов, трухляво причитающих в бронхах, Безродный отправил мерзкий сгусток мокроты за окно, успев разглядеть, что она так же черна, как и та, что вышла из него на вокзале. Продолжая изредка подкашливать, он докурил сигарету, принял душ и отправился в кровать.

Он долго не мог уснуть, содрогаясь от приступов кашля. Но когда, наконец, чёрный маслянистый омут забытья поглотил его, Арсений увидел очень странный сон – слишком реалистичный, не похожий ни на один из тех, что ему доводилось видеть за свою жизнь.

Он брёл по узкому тоннелю, расположенному, казалось, где-то глубоко под землёй и ведущему в дымные глубины до-бытия. Стены его были изрезаны странными линиями, пересекавшимися друг с другом и сочащимися чёрной слизью. Ступни ощущали влажный холод породы, сквозь которую тянулся этот тоннель. Он не понимал его природы, не понимал, отчего вынужден спускаться по нему неведомо куда. Но он ощущал, что не может повернуть назад; ноги сами несли его вперёд, словно он был лишь крохотной безвольной пылинкой, подхваченной залетевшим в комнату сквозняком.

Тоннель постепенно расширялся, и вскоре Арсений оказался в огромной пещере. Её дальний конец и потолок терялись в непроглядной тьме, и лишь фосфоресцирующая плесень тлела на уходящих во мрак стенах подобно огонькам, что зажигают мёртвые на старых покинутых погостах. Пещера была абсолютно пуста. Он двинулся вглубь неё, в непроглядную черноту, и каждый его шаг гулко отдавался в царящей вокруг тишине.

Внезапно пещера наполнилась иными звуками. Из тьмы, куда неведомая сила влекла Безродного, раздалось отвратительное ритмичное хлюпанье, и он ощутил, как что-то движется ему навстречу, что-то огромное и губительное. Вместе с тем Арсений почувствовал, что сила, владевшая его телом, ослабила свою хватку. Развернувшись, он бросился прочь, обратно в тоннель, стремясь как можно скорее покинуть это место.

Поскальзываясь на холодной поверхности и увязая в чёрной слизи, которая теперь исторгалась из стен неудержимым потоком, он бежал, не в силах оглянуться – и проснулся с криком, перешедшим в затяжной кашель. В груди ощущалась неимоверная тяжесть, но, прочистив лёгкие, насколько это было возможно, он смог отдаться тревожной дрёме до того, как прозвенел будильник.

Откашляв поутру изрядную порцию чёрной мокроты, Арсений решил, что ему, видимо, стоит показаться врачу. Тем не менее, на работу он всё равно поехал, пусть и надев маску, чтобы не смущать коллег кашлем. Болезненный вид и чернота вокруг глаз вызвали вопросы у Оли, с которой Безродный столкнулся, по обыкновению, у кофейного автомата.