Фантастическая политика и экономика - [11]

Бюрократия

— И что все это должно значить? Чиновник смотрел куда-то в угол, двигая положенный перед ним листок бумаги по гладкому чистому столу.

— Да там же все написано! В заявлении!

— Мало ли где и что написано? Вот и на заборах пишут, хе-хе… А уж что пишут в этих ваших «интернетах»! Вы у нас записались на личный прием. Вы должны мне лично объяснить вашу проблему. А я, заполнив все необходимые формы, поставить вопрос на контроль, а потом ответить вам письменно или устно. И это не бюрократия, как вы можете подумать. Это реальный процесс. Все это произносилось скучным тихим голосом на одной ноте, не смотря в лицо посетителю. Иван даже чуть приподнялся на стуле, пытаясь поймать взгляд чиновника. Нет, не выходило. Опыт чувствовался. Никому не смотрит в глаза. И не подписывает ведь!

— Понимаете, мы тут с друзьями собраться решили. И вот, значит, просим согласовать. То есть, чтобы все было по закону. Мы — за закон.

— Оч-чень хорошо. Инициатива снизу? Это сейчас поддерживается.

Вся демократия — она как раз снизу идет. Оставляйте заявление у секретаря, зафиксируйте в журнале дату. В течение месяца, согласно регламенту, вы получите письменный ответ. У нас все строго: на письменный запрос — письменный ответ. На устное обращение — устный.

Все соответственно, значит. Он аккуратно и точно толкнул лист бумаги, который прилетел прямо под пятерню Ивана. Иван восхищенно покрутил головой, наклонился чуть в полупоклоне и опять же — в глаза хоть взглянуть. Не увидел глаз, и вышел, слегка задумавшись, и чуть не влетев лбом в угол. Месяц пролетел в хлопотах. Ровно через месяц, день в день, в почтовый ящик лег красивый пакет, весь в печатях. Ответ был, как объяснил бы этот чиновник, благожелательно-отрицательным. То есть, в преамбуле утверждалось, что инициатива снизу, из масс — это хорошо, но потом сообщалось, что именно этого числа и именно в то время, и в том месте, как указано — нельзя. Иван похрустел пальцами, непривычными к тонкой работе писарчука, и накатал жалобу в районный суд. Суд вернул жалобу без рассмотрения в связи с неправильным указанием ответчика. Не было также указано, что и как было нарушено ответчиком, и в чем конкретно был нанесен ущерб или какой именно закон и как был нарушен. Иван написал в прокуратуру. Папка, куда он подшивал раз за разом полученные ответы, пухла хоть и не на глазах, но достаточно быстро. Прокуратура пригласила на беседу. Там сидел молодой паренек после юридического в форме с погонами. Он радовался возможности ущипнуть чиновников. Но было бы лучше, говорил он, если бы был факт вымогательства взятки. А так — практически не о чем говорить. Иван написал в городской суд, в городскую прокуратуру, в приемную депутата и лично президенту. Отовсюду пришла квитанция в получении.

А потом начались возвраты и отказы.

— Ну, что мне делать, а? Такой зажим, такой зажим, — жаловался он друзьям. — И ведь, если бы он, скажем, взятку вымогал… Так нет!

Рыба вяленая. Ничего конкретного не говорит, в глаза не смотрит, а потом — бац! Снова отказ. И суды все купленные. И вообще — никакой у нас, получается, законности и демократии. Прямо хоть устраивай пикет перед администрацией…

— А мы бы и поддержали, — сказали друзья. — Мы народ боевой и веселый. Только скажи, за что именно воюем? В чем зажим демократии?

За что — на баррикады?

— Вот первое письмо, — высыпал Иван из папки свои бумаги. — Вот второе. Вот, что суды не приняли…

— Так, это…, — сказал самый близкий друг. — Ты, кажись, того, чего-то… Нафиг тебе было спрашивать разрешения на партию в преферанс?

— А чтобы все было по закону!

Двенадцать

— Шапку — долой! — внезапно раздался окрик сзади. И через мгновение, почти без паузы:

— Стоять! Предъявиться! Я замер, чуть даже присев от неожиданности. Обернулся на окрик.

За спиной — какой-то патруль, что ли. Идут, много их, все в гражданском, в темном, выстроившись поперек улицы. И, главное, нет почему-то больше никого этим вечером рядом. Один я здесь. Мне кричат, выходит.

— Это вы мне? — все еще надеясь на ошибку какую-то, спросил я. Ничего же не понятно. Только вот из метро вышел. Только поднялся по улице…

— Тебе, тебе, — они уже близко, уже окружили, уже смотрят в лицо пристально и с усмешками нехорошими.

— Ты, что ли, иудей? А?

— Как это? С чего вы взяли? Русский я…

— Тебя о национальности и не спрашивает никто. В паспортах нет национальности. Ты колокола слышишь? Крест — видишь? — ткнул вверх рукой тип в длинном черном пальто со шляпой в руке.

— Колокола? — непонимающе переспросил я.

— Может, он глухой, а? Братцы, может, просто больной он, а? — тут же заблажил самый молодой и самый накачанный, крепкий как боровичок, рыжий и патлатый.

— Помолчи немного. Ну-ка, ты, человек нездешней породы, предъявись, пока казаков не позвали.

— Вам паспорт мой? А вы кто?

— Точно — больной! Или, вернее, иудей. Ишь, как его колбасит от колоколов-то честных…

— Граждане, то есть, товарищи, — рискнул было обратиться я. Мало ли, может, революция какая или переворот очередной. Может, патрули добровольческие…

— Иудей! — радостно вздохнул еще один, подошедший совсем близко и уже щупающий край моей куртки.