Фантастическая политика и экономика - [9]

— Ужо вам! Такие случаи сначала даже не попадали в газетную хронику. Потому что были просто случаями. Но когда раз за разом: в автобусе, в вагоне метро, в лифте, под прицелом системы пожаротушения, в гостинице, в офисном центре, в самолете… Когда идея овладевает массами, она становится силой. Массы пошли на принцип. Если нельзя курить, значит, нарушаются права масс. За свои права надо бороться. И борьба продолжалась. Десятки и сотни, а потом тысячи и миллионы… Массовая пропаганда утверждала о немалых деньгах табачных корпораций, на которые, мол, совершались все подобные акции. Но вспомним: Вася Ложкин был простым программистом, а Петр Мошкин — слесарем. Даже не высшего разряда. Они, что, тоже работали на эти корпораций? Тоже за деньги? Нет! Это был самый настоящий народный порыв к свободе. Наступил переломный момент. На задних сидениях автобуса курили пять человек. Сразу — пятеро. Был вызван патруль. Когда приехавшие представители власти стали требовать прекратить курение, а то, понимаешь, сейчас, значит…

— А то — что? Убьешь нас, что ли? Вон, у тебя, вижу, и пистолет есть. Выстрелишь в меня сейчас, да? — спросил координатор северо-западного сектора Иван Дугин. Это лично он организовал акцию протеста. Он нашел тех, кто не побоялся пойти с ним. И водку, для храбрости, исключительно и только для храбрости, разливал по пластиковым стаканчикам именно он.

— Ну, чего молчишь, старшой? Стреляй тогда. Думаешь, всех нас перестреляешь? А вот фиг! Народ не убить! Старший сержант Мокрущенко. Запомните его фамилию. Он в задумчивости достал из кармана пачку сигарет и закурил. Сейчас не имеет значения, какие именно были сигареты, сколько было в них вредных смол и никотина, какая страшная картинка была на обложке…

Главное — в автобусе закурил старший сержант Мокрущенко. И его растерявшиеся подчиненные тоже закурили. И вдруг окутался дымом весь автобус. Потому что, как оказалось, большинство народа — курит. И все закурили, улыбаясь и кивая друг другу. Этот случай стал переломным. Милиция поддержала борцов за свои права. А там уже пошло-поехало. Адвокаты достучались до Конституционного суда. И выяснилось то, о чем всегда и везде говорили: нет в нашей Конституции такой нормы, что некурящие граждане чище и светлее курящих. Нет! Все мы равны перед законом. И у всех равные права. И если у некурящего есть право на проезд в автобусе, то такие же точно права есть и у курящего. Кинотеатры, театры и концертные площадки окутались ароматным дымом. В кинофильмы возвращали вырезанные сцены. Но окончательной победой стали знаменитые кадры Новогоднего обращения президента страны к народу. Вишневая трубка с янтарным мундштуком, синеватый дымок, запах которого, казалось, проникал сквозь телевизионные экраны до самого края страны, улыбка его, легкое покашливание — такое знакомое всем курящим. И вот это была самая настоящая победа. С тех пор права курящих никто не мог оспорить. А имя слесаря Петра Мошкина вошло во все учебники истории. Самое демократическое и одновременно демократичное общество в мире — наше общество… …

— Это что такое? Алексей, что ты себе позволяешь? Что это за курение в школе во время урока? Что? Права? Я тебе покажу твои права, я тебя сейчас к директору, а потом с тобой поговорят твои родители! Выйди немедленно из класса! Что? Не выйдешь? А это…

Это… Саша, ты же почти отличник! Оля! Ты же девочка! Что вы делаете, дети? Что? Боретесь за свои права?

Здоровый образ жизни

— Уважаемые, — вежливо сказал вышедший из своей застеклённой комнатки молодой крепкий консьерж. — Прошу вас немного задержаться. Мы остановились, конечно. Потому что консьерж — самый настоящий представитель власти и закона. Все они проходили специальную подготовку и отвечали в своей работе за многое.

— Поступил сигнал, — со значением в голосе сказал он, просматривая свой журнал. — Соседи говорят, что у вас не кричат дети. Совсем не кричат. А это, знаете, очень даже не здорово.

Ребёнок просто не может не кричать. Дети — шумные, подвижные и крикливые создания. Здоровые дети. И если что-то не так…

— Извините, — покраснев немного, ответила супруга. — У нас нет детей.

— Как, совсем нет детей? Но ведь это тоже не здорово, совсем не здорово, — бормотал консьерж, записывая что-то тяжёлой металлической шариковой ручкой. — И собака ваша, между прочим, не лает и не воет.

Что вы с ней такое делаете?

— У нас просто нет собаки. Это уже я вступил в разговор.

— И кошки тоже нет. И никаких других домашних животных.

— Странно. Почему это? Какие-то болезни? Аллергия? Есть медицинские документы?

— Нет. Просто мы не можем пока взять на себя такую ответственность. Мы оба работаем, понимаете. Весь день — на работе.

Животное же без людей будет скучать и болеть.

— А! В этом смысле! Да, это вы, пожалуй, правильно… Он что-то снова черкнул в потрепанном журнале, потом улыбнулся, кивнул, сделал жест рукой — мол, все, свободны. И мы вышли, наконец, на улицу. Обсуждать ничего сразу не стали. Во-первых, кругом камеры, и будет неудобно, если наш разговор потом покажут этому же консьержу.

Мол, в лицо — одно говорят и улыбаются, а за спиной — совсем иное.