Фаншетта, или Сад Надежды - [27]

Распродав половину своего запаса, девочка решила прогуляться и повела за собой Милое-Сердечко вдоль центральной аллеи.

— Ты здесь уже была, Милое-Сердечко?

— Нет.

— Идем посмотрим на королев.

Милое-Сердечко задрала кверху нос, чтобы лучше разглядеть высоко забравшихся прекрасных дам в таких роскошных одеждах, какие ей никогда еще не приходилось видеть. Одна из них, однако, носила всего лишь длинную, довольно прямую тунику, и на ее гладко зачесанных назад волосах не было короны. Фаншетта остановила девочку и, наблюдая за ней краем глаза, принялась объяснять:

— Вот эта — видишь? — эта вот не королева. Ее зовут Клеманс Изо́р. Так у нее под ногами написано. Это была, говорят, знатная дама, и она дарила поэтам золотые цветы. Сторож мне сказал. Я ее люблю, эту Клеманс, потому что она, по-моему, очень похожа на мою мать… У моей мамы нос был совсем как у нее, такой же прямой… И она так же глаза раскрывала, большие, большие, и так же голову немного склоняла набок, когда вечером говорила мне перед сном: «Фаншон…»

Бац! Это было уже слишком… Милое-Сердечко запустила камнем прямо в голову статуи и бросилась наутек. И тогда по всему парку началась бешеная погоня, которую присутствующие принимали просто за игру. Несмотря на то что место было ей незнакомым, девочка скакала по аллеям, как коза. Дрожа от страха и гнева, она бежала все вперед и вперед, а Фаншетта — за ней. Корзина с колбами мешала Фаншетте, заставляя обходить группы гуляющих, сквозь которые прорывалась Милое-Сердечко.

Милое-Сердечко промчалась мимо громоздкого фасада дворца Сената, не обратив на него ни малейшего внимания. Затем она свернула налево в аллею и, задыхаясь, бросилась в первое попавшееся на ее пути убежище: заброшенную оранжерею, превращенную в сарай. Там Фаншетта и настигла ее через секунду. Съежившись, точно приготовясь защитить себя от удара, она притаилась в своей обычной позе в самом темном углу сарая.

Тяжело дыша, покраснев от негодования, Фаншетта бросила на скамейку корзину и, забыв про свое намерение быть терпеливой, подбежала к девочке:

— Что она тебе сделала, моя мама, а? Можешь ты мне сказать?

Фаншетта грубо тряхнула Милое-Сердечко и схватила ее за волосы, чтобы заставить девочку посмотреть ей в глаза… Если бы она ее в эту минуту ударила, это навсегда сделало бы их чужими. Но поднятая рука Фаншетты так и застыла в воздухе — в сером от пыли воздухе этого сарая.

«Ты сильнее, Фаншетта…» — вспомнила она. Не отпуская Милое-Сердечко, она усадила ее на скамейку, рядом с корзиной с колбами.

— Объясни! — потребовала она более мягким голосом, не сделав ни одного угрожающего жеста.

Тесный сарай, в котором находились девочки, был пуст; там стояли лишь два — три жалких кустика, зябкое апельсиновое деревце да пальма с единственной уцелевшей веткой… Милое-Сердечко сидела неподвижно; она не плакала, ничего не объясняла, и ее худенькое лицо оставалось по-прежнему угрюмым и непроницаемым.

— Послушай, Милое-Сердечко, — продолжала Фаншетта, — за что ты на нее сердишься, на мою маму? Если бы она тебя знала, она, конечно, полюбила бы тебя. Мама была очень добрая…

Милое-Сердечко поджала свои тонкие губы, пытаясь сопротивляться тому, что в ней накипало, но вдруг взорвалась:

— Почему бы это она меня полюбила, твоя мама?.. Раз меня моя собственная мама не любила…

Железная логика этого довода на минуту поставила Фаншетту в тупик.

— Откуда ты знаешь? — решилась она наконец спросить.

Но девочке теперь необходимо было выговориться, излить кому-нибудь горькое чувство, слишком давно переполнявшее ее сердце.

— Надоели вы мне с вашими мамами! Потому что у вас у всех, у всех есть матери! — сказала она с упреком. — Пускай некрасивые или злые, как у марсиан… Но их ведь не оставляли совсем маленькими, как меня, не бросали на землю, как камень в саду?.. Тетка Мэго мне тысячу раз рассказывала… А ведь у меня нет таких больших ушей, как у Красивых-Листьев, или рыжих волос, и я не заика… И я-то ведь не толкала свою сестренку в воду… — всхлипывала Милое-Сердечко. — И все-таки меня бросили одну, совсем одну, во дворе, с кошками… — Сотрясаясь от громких рыданий, Милое-Сердечко бессвязно перечисляла весь длинный список обид, которым она давно вела молчаливый учет. — Тетка Мэго мне всегда говорит, что я слишком некрасивая и слишком злая, чтобы меня любили, — продолжала она прерывающимся голосом. — И если я что-нибудь делаю не так, она говорит, что это у меня от моей матери!.. — с отчаянием заключила девочка.

Она на минуту остановилась, шмыгнула носом и продолжала с новой силой:

— Мне надоело, надоело, надоело! Понимаешь! Надоело слушать, как ты рассказываешь, что твоя мама не такая, как моя…

Наконец, задыхаясь от горя, девочка замолчала. Фаншетта обняла ее худые плечи. Она слушала Милое-Сердечко, терзаясь угрызениями совести: «Я чудовищная эгоистка. Такое горе рядом со мной… а я ничего не заметила». Надо было немедленно найти утешение, чтобы хоть чем-нибудь помочь Милому-Сердечку в ее беде.

— А почему ты думаешь, — ласково сказала Фаншетта, — что твоя мама не была такой же, как моя? Ведь никто ее не знает, — настойчиво повторила она. — Она оставила тебя в саду Норвен? Но, слушай, ведь ты не знаешь, почему она это сделала. Может быть, она была очень несчастна. И потом, может быть, не она тебя туда принесла… А вдруг тебя украли? В романах, которые нам читали в сиротском доме, часто бывало так. Что, если она кого-нибудь искала на улице Норвен, как мы с Бишу искали тетку Лали, и положила тебя на траву, чтобы потом прийти за тобой? Кто знает… может быть, в эту самую минуту она вышла на улицу и ее переехал автомобиль? Или она вдруг потеряла память? Про такие истории даже в газетах пишут, тетка нам иногда читает по вечерам…