Фамильный шрам - [5]

Перо упорно не хотело

Излить в строке легко и смело

То, что теснило нынче грудь,

Или хотя бы спора суть,

Возникшего, как смерч на поле,

Когда июльский небосвод

Не предвещал грозы приход,

И птахи щебетали вволю.

А небо пахло облаками,

Маня в зенит дневными снами.

Ужели, в тайной книге смертных

Его короткая строка

Среди таких же неприметных

Не тянется до сорока?[72]

Ужель, предписано судьбою

Иль тем, кто властен над толпою,

Строку сегодня оборвать,

Листать не книгу, а тетрадь?

Подобных мыслей рой незримый

Витал над юношей всю ночь,

Помог усталость превозмочь

И страх изгнать неукротимый.

Пусть сталь холодная клинка

Согреет нынче смельчака.

Писать, и вправду, расхотелось,

Ни матери, ни даже той,

Ради которой смерть и смелость

Казались озорной игрой,

Где туз не спрячешь за манжетой

И не расплатишься монетой.

Здесь только жизнь на кон клади,

А золотые не в чести.

Пусть так. И все решилось быстро

В расчете, что отступит он,

И будет жалок и смешон,

Как первоклассник пред магистром.

Однако, кто бы смог учесть

Все, что скрывает слово «честь».

Что даже жизни всей дороже,

И пусть всесилен был подлец,

Получит все равно по роже.

Державный не спасет венец.[73]

Свободы дух и честь – едины,

Им жесткий кнут не сломит спины,

И даже бледная с косой,

Придя, не станет госпожой.

В них предков дух и души павших

Навеки обрели приют.

Они его передают

Рожденным вновь и не предавшим.

Их можно всех по пальцам счесть.

Их мало. Все же они есть!

Разгоряченный мыслью спешной

О сопричастности своей,

Не стал молить о жизни грешной

Создателя вселенной сей.

Хотя и не был фаталистом,[74]

Не веровал в заветы исто,[75]

Но в час последний перед тем,

Чтобы исчезнуть насовсем

Или шагнуть ступенькой выше,

Честь защитив свою в бою,

Себе сказал: «Я устою,

И враг прощенья не услышит.

Судьба иль случай. Все равно.

И нынче будет решено».

Огонь свечи, как собеседник,

Сидевший в уголке молчком,

Приятель давний и посредник

В делах, намеченных тайком,

Вдруг покосился на Алешку,

Мол, это ты не понарошку?

И тени следом на стене

Качнулись, словно в страшном сне.

На крыше скрипнули стропила,

И по углам сгустилась тьма,

А, может, ночь вошла сама

И разрешенья не спросила.

Бывает в предрассветный час,

Что гости посещают нас.

Алешке сразу стало душно,

И он рванулся на балкон,

Где звезды таяли послушно,

Как будто мчался Фаэтон.[76]

Туман клубился под ногами,

И, словно созданный богами,

Дом возвышался, как Олимп,[77]

И чудился над парнем нимб.

В восторге он раскинул руки,

Как будто силился взлететь.

Над поручнем уже на треть

Завис, забывши об испуге.

Был околдован красотой

В наивности своей святой.

«Алеша… – слышит сзади голос. —

Что свет не гасишь до утра?»

Застыл. Сомненье в нем боролось.

Так это сон или игра?

«Опять читаешь до рассвета…

Беда для нашего бюджета!

Кто обещал послушным быть

И поубавить свою прыть?»

Он обернулся. Из-под шторы,

От ночника, струится свет,

И старый на полу паркет,

Давно утративший узоры.

И ручку на балконной двери

Как будто грызли злые звери.

Тревожной поступью за шторой

Метнулись легкие шаги.

Но не ботфортом и не шпорой

Не выдали его слуги.

Сергеич с матерью похожи,

И голоса, и тон… Но все же…

Так говорить могла лишь мать,

Не мог ее он не узнать.

Теперь лишь ткань между мирами,

Шагнуть или остаться здесь?

И шпагой постоять за честь.

Иль дело все в отцовском шраме?

Ведь все мужчины их семьи

Дуэли выиграли свои.

Все мысли молнией мелькнули,

И сам собой пришел ответ.

А не случайно ли в июле

Такой таинственный рассвет.

Не зря читал он о порталах,

Укрытых в неприступных скалах…

Между мирами есть врата,

Но скрыты тайные места.

Лишь посвященный, что родится

В особый день, в особый час,

Живущий долго среди нас,

Вдруг обретает дар провидца.

И может средь иных миров

Бродить, оставив отчий кров.

Он поменялся с кем-то телом,

Перемахнув две сотни лет.

А тот теперь остолбенело

Глядит – нет свечки, только свет.

Что он лежит в чужой кровати,

И одеяло не на вате,

И женщина во цвете лет

Печется за худой бюджет…

Наверное, пора вмешаться,

Но как все это объяснить?

Порвется размышлений нить,

Кольтам изнеженная цаца.[78]

Но за портьерой сонный бред:

«На правый галс клади корвет…»

Алешка чувствует всем сердцем,

Как мать погладила рукой,

Слегка шершавой, с заусенцем,

Того, кто был ей не родной.

Все стихло. Свет погас за шторой,

И в этой мизансцене скорой

Алешка распознал всю суть,

Он сможет все опять вернуть.

Его желанию подвластна

Грань перехода меж миров.

Теперь он в касте мастеров,

И путешествует негласно.

Как часто обретавший власть

Умел лишь только грабить всласть.

На пятачок под старым вязом,

Где ждал Алешку секундант,

Противники поспели разом,

Опаздывать у всех талант.

Камзолы прочь. В рубахах белых,

Решительность на лицах смелых.

Все примиренья отклонив,

Клинки стучат речитатив.

Эфес скользит, рука устала,

Батист разрезан на груди,

Но чья победа впереди?

Рукав алеет, сил так мало.

Противник, отступая вбок,

Вдруг сделал выпад и подскок.

Алешка видит краем глаза,

Что в горло целится клинок.

Судьба не даст второго раза,

Он уклонился и подсек.[79]

Как молния блеснула шпага,

Спасла его одна отвага.

Противник лег на острие,

Поднялось в небо воронье.

Еще разгоряченный боем,

Алешка ждет атаки вновь,

Но по щеке уж хлещет кровь,

И секундант теснит конвоем.