Фамильная честь Вустеров - [14]

     Откуда человеку, который видит ее  в  первый раз, знать о ее  слезливой сентиментальности, о  том, что она каждую  минуту готова засюсюкать  с вами, как  младенец.  А меня  от  этого тошнит.  Не  сомневаюсь, такая  непременно подкрадется  к  мужу,  когда  он  ползет  к завтраку,  у  несчастного  башка раскалывается после  вчерашнего, а она  зажмет ему ручками глаза и кокетливо спросит: "Угадай, кто?"

     Однажды  я  гостил  в  доме одного моего приятеля-молодожена,  так  его супруга  написала  в гостиной  над  камином  крупными  буквами,  так  что не заметить надпись мог только слепой: "Это  гнездышко  свили  двое  влюбленных голубков",  и  я  до  сих  пор  не  могу  забыть  немого  отчаяния,  которым наполнялись  глаза  ее  дражайшей  половины  каждый  раз, как  он  входил  в гостиную. Не стану  доказывать  с пеной у рта,  что,  обретя статус замужней дамы,  Мадлен  Бассет дойдет  до  столь  пугающих  крайностей,  однако  и не исключаю подобной возможности.

     Она  смотрела  на  нас,  хлопая  своими  большими глазами с  кокетливым недоумением.

     – Что за шум? – спросила она. – Берти, голубчик! Когда вы приехали?

     – Привет. Приехал я только что.

     – Приятная была поездка?

     – Да, очень, спасибо. Я прикатил в автомобиле.

     – Наверное, страшно устали.

     – Нет, нет, благодарю вас, нисколько.

     – Что же, скоро будет чай. Я вижу, вы знакомы с папой.

     – Да. я знаком с вашим папой.

     – И с мистером Сподом тоже.

     – И с мистером Сподом знаком.

     – Не знаю, где сейчас Огастус, но к полднику он обязательно появится.

     – Буду считать мгновенья.

     Старик Бассет ошарашено слушал наш светский  обмен любезностями, только время от времени разевал рот, как  рыба, которую вытащили из пруда и которая вовсе не уверена, что стоило заглатывать наживку. Конечно,  я понимал, какой мыслительный процесс происходит сейчас в его  черепушке.  Для  него  Бертрам Вустер – отребье общества, ворующее у  приличных людей сумки и зонты, и что самое скверное –  он  ворует их бездарно. Какому  отцу  понравится, что его единственная дочь, его ненаглядное сокровище, якшается с преступником?

     – Ты что же, знакома с этим субъектом? – спросил он.

     Мадлен Бассет рассмеялась звонким серебристым смехом, из-за которого, в частности, ее не переносят представительницы прекрасного пола.

     – Еще бы! Берти Вустер мой старый добрый друг. Я тебе говорила, что он сегодня приедет.

     Старик Бассет,  видимо, не врубился. Как не врубился,  судя по всему, и Спод.

     – Мистер Вустер твой друг?

     – Конечно.

     – Но он ворует сумочки.

     – И  зонты,  –  дополнил  Спод  с важным  видом  –  ну  прямо личный секретарь его величества короля.

     – Да,  и зонты, – подтвердил папаша Бассет. – И к тому же средь бела дня грабит антикварные лавки.

     Тут не врубилась Мадлен. Теперь соляными столбами стояли все трое.

     – Папа, ну что ты такое говоришь!

     Старик Бассет не желал сдаваться.

     – Говорю тебе, он жулик. Я сам поймал его на месте преступления.

     – Нет, это я поймал его на месте преступления, – заспорил Спод.

     – Мы оба  поймали его на  месте преступления, –  великодушно  уступил Бассет. –  Он орудует  по всему Лондону. Стоит там  появиться, как сразу же наткнешься на этого  негодяя: он  у вас  или  сумочку украдет,  или зонт.  А теперь вот объявился в глостерширской глуши.

     – Какая чепуха! – возмутилась Мадлен.

     Нет, довольно, пора  положить конец этому  абсурду. Еще одно  слово  об украденных сумочках – и я за себя не отвечаю. Конечно, никому и в голову не придет, что мировой судья способен помнить в подробностях  все дела, которые он  рассматривал,  и   всех  нарушителей,  –  удивительно,  что  он  вообще запоминает их  лица, – однако это не  повод проявлять  по отношению к  нему деликатность и спускать оскорбления безнаказанно.

     – Конечно,   чепуха!  –  закричал   я.  –   Дурацкое,   смехотворное недоразумение!

     Я свято верил, что мои объяснения будут иметь куда больший успех. Всего несколько слов – и мгновенно все разъяснится, все вс╦ поймут, начнут весело хохотать, хлопать друг друга по плечу, приносить извинения. Но старого хрыча Бассета не так–то легко пронять,  он  недоверчив, как все мировые судьи  при полицейских судах. Душа мирового судьи что кривое зеркало. Старик то  и дело прерывал меня, задавал  вопросы,  хитро щурился. Вы, конечно, догадываетесь, что это были  за  вопросы,  все они начинались с  "Минуту,  минуту...",  "Вы утверждаете,   что...",   "И  вы  хотите,  чтобы  мы  поверили...".   Ужасно оскорбительно.

     И  все  же после нескончаемых изнурительных препирательств мне  удалось втолковать идиоту, как  именно обстояло дело  с зонтиком, и  он  согласился, что, возможно, был несправедлив ко мне.

     – Ну а сумочки?

     – Никаких сумочек никогда не было.

     – Но я же приговорил вас за что-то на Бошер-стрит.

     Как сейчас помню эту сцену.

     – Я стащил каску у полицейского.

     – Это такое же тяжкое преступление, как кража сумочек.

     Тут неожиданно вмешался Родерик  Спод.  Все время, пока происходило это судилище, – да пропади оно  пропадом,  судилище столь же позорное, как  суд над Мэри  Дугган, – он стоял, задумчиво посасывая  дуло своего дробовика, и лицо его яснее слов говорило: "Ври,  ври больше, так мы тебе и поверили", но вдруг в его каменном лице мелькнуло что–то человеческое.