Фальшивые друзья - [58]

Я не понял, что опасного было в этом воззвании. Некоторые унтер-офицеры его подписали. Чего же ради должен я подсиживать Вилли, чтобы он не мог уйти в увольнительную и заниматься сбором подписей дальше?

Я сам себе удивлялся. Что со мной происходит? Неужели я могу самостоятельно принимать решения? Раньше я во всем слушался Винтерфельда и Радайна. Они уже считали меня своим.

Когда я готовил реферат, решил посоветоваться с Вилли. И это решение было правильным. Неужели я опять между двух огней? А вдруг Вилли не прав? Человек ведь не всегда во всем прав. К тому же Вилли коммунист. Можно ли доверять ему сполна? Может быть, в отношениях со мной он руководствуется всего лишь тактическими соображениями?

Да нет, он парень откровенный. Йорг, например, при каждом удобном случае подчеркивает, что относится ко мне по-товарищески, но на самом деле ни о каких товарищеских отношениях с ним не может быть и речи. У Йорга и у Вилли совершенно разное отношение к товарищам. Ах, Вилли, Вилли, заставил ты меня думать! Пожалуй, придется прочитать Крефельдское воззвание еще один раз. Да и пастор Нимёллер его подписал. А что, собственно, плохого, если и я подпишу его?

Голова у меня раскалывалась, такие мысли мне раньше на ум не приходили. И я вдруг ясно увидел перед собой картину: вот я встаю и подписываю это воззвание. Правда, кроме подписи, надо указать профессию. А что у меня за профессия? Военнослужащий. Студент?

Нет, в моем личном деле черным по белому записано: ефрейтор. Так и напишу. А теперь спрячу листок в нагрудном кармане.

Дежурный солдат в караулке еще похрапывал, когда я подписывал и прятал бумагу. Да и незачем ему было видеть это.

Ночью я спал плохо, просыпался при каждом шорохе, видел во сне Радайна и Вннтерфельда — они пытались отнять у меня Крефельдское воззвание, выставляли меня перед строем солдат как опасного террориста, показывали всем мои часы, из которых, как из репродуктора, доносились какие-то слова, переданные из Москвы.

Когда Вилли явился с докладом, что его личные вещи и место готовы для осмотра, я вышел невыспавшимся и в плохом настроении. Посмотрел, сказал: «Все в порядке, можешь брать увольнительную и отправляться домой». Когда он проходил мимо меня к воротам, я сунул ему листок с моей подписью. Только не надо больше дискуссий и поучений. Достаточно того, что я подписал крамольное воззвание. Утром мне пришла в голову мысль: а может, я сделал ошибку? Ну почему, почему меня все время гложут сомнения?

В отличие от Вилли, который стремился домой, я после дежурства к родителям не поехал. Не поехал и к Анне во Фрайбург. Мне надо было подумать, поразмышлять. Скоро мы с Йоргом удерем отсюда. Может, все пройдет удачно.

Я сидел в баре и размышлял. Нажал кнопку музыкального автомата, и зазвучала песня Хосе Фелисиано: «Слушай, как идет дождь, и с каждой каплей я слышу тебя…» С каждой каплей я слышал, что с моей стороны было ошибкой записаться на курсы унтер-офицеров, что вообще мне в бундесвере не место. Надо было выбрать какой-нибудь другой путь.

«Нам надо сломить человека, чтобы сделать из него солдата бундесвера», — сказал как-то командир роты. И это было и остается основным принципом воспитания в бундесвере. Этот путь я выбрал? Лучше бы я оставался простым сапером! Сидел бы себе под чьим-либо началом. А теперь, пожалуй, придется сидеть за решеткой. Сорваться, что ли, в Америку? Потом ко мне приедет Анна. Но наверняка между США и ФРГ есть соглашение о выдаче военнослужащих, которые сбежали во время прохождения военной службы. И значит, американцы выдадут меня боннским властям.

А что полагается за кражу оружия и поджог? Я же не убийца, меня могут обвинить только в пособничестве. Собственно, можно предъявить солдату обвинение и в том случае, если он стрелял по демонстрантам. Первый выстрел — предупредительный. Фельдфебель Визнер как-то говорил нам: «Сначала по ногам, потом в воздух. Никто ничего не докажет». Эти слова были им сказаны как бы мимоходом, но на самом деле — это явное подстрекательство к убийству. Визнера никто не собирается упрятать за решетку.

* * *

— Унтер-офицеры — ко мне! Командир роты пригласил нас в свое служебное помещение. Вам представился случай показать, чему вы научились, — сказал он. — Мы получили чрезвычайное по важности и срочности задание. В деревне Хаспе, это неподалеку от Гуммерсбаха, чепе. Там отравили колодец с питьевой водой. Надо проложить запасной водопровод, это примерно шестьсот метров. Сегодня к вечеру водопровод должен работать. Иначе людям будет нечего пить. Командует операцией капитан Климчек. Два отделения выделяются для прокладки трубопровода и монтажа скважины. Почетное задание, господа. Вспомним, как ваши старшие товарищи работали в Бохуме, когда там десять с лишним лет назад очищали пруд от ядовитых отходов. Газеты тогда писали о нашем батальоне.

Гм, стараться мне при выполнении задания или нет? Какой смысл проявлять старание, если я свой выбор профессии считаю неправильным? Набирать очки? Может быть, лучше попроситься с тем взводом, который выделен для чистки и приведения в порядок техники и оборудования?