Европолис - [74]
— Ну что? Опять бунтуете? Значит, из-за вас человек не может себе на хлеб заработать.
Сечеляну, белокурый великан, дерзко встал перед ним. Сильные руки его были обнажены, волосы растрепаны, лицо и брови запорошила серая пыль, поднимавшаяся от зерна.
— Не имеет права! Здесь только мы должны работать. Право здесь наше. Мы отслужили в армии, мы в своей стране, а чужаки пусть катятся к себе…
Смотритель подергивал себя за усы, стараясь овладеть собой.
— Значит, власти не могут в крайнем случае, так сказать, поставить человека на работу в порту?
— Не смеют они нарушать наши права… Когда мне нечего есть, зачем лезут эти чужие гады? Последний кусок изо рта вырывать, да?
Маленький чернявый рабочий, сжав кулаки, суетился за спиной Сечеляну.
Показывая на него пальцем, смотритель закричал:
— Послушать только — с голоду они умирают! А кто в корчме у Мокану на святого Василе прикурил цигарку от бумажки в сто лей? Тогда еще тесть влепил тебе пару оплеух, так что искры из глаз посыпались. Умираете с голоду, когда в порту нет работы, потому что не откладываете про черный день. На выпивку лопатой деньги выбрасываете.
— Деньги наши, вот и пьем. Кому какое дело? — послышались из-за спин хриплые голоса.
— А на свадьбе дочки Добрикэ разве не вы привязывали к ушам лошадей ассигнации, разве не вы разъезжали по всему порту с бочкой вина на бричке? Вот вы, заводилы всякой смуты и забастовок, попридержите язык за зубами и поберегите свои головы, а то мы прижмем вам хвосты.
И господин Базгу стремительно направился к караульному помещению, чтобы вызвать охрану порта.
— Если так, — прорычал хмурый рабочий, — тогда и мы чего-нибудь устроим… Ударился в амбицию, но и мы это дело так не оставим. Братцы, пойдем до конца!
Вдруг Сечеляну, слову которого слепо повиновался весь порт, сбросил с плеча пиджак и надел его на лопату, как развевающееся знамя.
— Э-гей! Кончай работу! Кончай работу! Э-гей!
Голос его, словно рев быка, покрыл все шумы в порту и затерялся где-то в открытом море. Все работы в порту, словно по команде высшего начальства, остановились.
Шум элеваторов, стук поршней, скрежет лебедок — все это стало постепенно затухать, словно придавленное невидимой рукой. Последнее облачко дыма, фыркнув, вылетело из черных труб и растаяло в воздухе — порт замер.
Набережная почернела от народа. Бросив работу на воде, все перебирались на сушу. Из глубины мрачных трюмов рабочие, словно муравьи, ползли наверх сквозь щели парохода, к ослепительному свету. Они поднимались, пропыленные, потные, полуголые, с мешками на плечах. Некоторые были укутаны платками, словно женщины, у других ко рту были подвязаны губки или тряпки, чтобы поменьше вдыхать пыли, превращавшейся в легких в клейкую массу.
— Что такое? Что случилось? Почему прекратили работу? — спрашивали один другого, недоумевая, почему в самом разгаре вдруг остановились все работы.
Забравшись на высокую кучу каменного угля, Сечеляну, простоволосый, с засученными рукавами рубахи, горячо убеждал собравшуюся толпу:
— Братцы! Кусок хлеба вырывают у нас изо рта! Не уважают наши права!.. Товарищи! Никто из нас не выйдет на работу, пока снова не будет установлен контроль над чужаками, которые приходят работать в порт.
Комендант порта по дороге из дома на службу, как обычно, зашел в кофейню, чтобы выпить стакан утреннего чаю. Не успел он присесть к столику, как появился запыхавшийся смотритель, чтобы доложить о случившемся в порту. Вслед за ним прибыло несколько дребезжащих пролеток. Лошадей гнали галопом. Это встревоженные агенты и капитаны пароходов, на которых прекратилась погрузка, спешили узнать, по каким причинам в порту вновь возникла забастовка.
Комендант порта, сидя за столом перед стаканом остывающего чая, хмуро выслушал все, вертя в руках кусок сухого печенья.
— Пришли Сечеляну ко мне в кабинет. Вызови немедленно на место происшествия подрядчика и пусть снова установят контроль над артелями. Американца сними с работы, выдай ему рабочую книжку и лопату, пусть провеивает кукурузу.
— Но ведь там работают только женщины и девушки. Его к себе они ни за что не примут. Разве вы не знаете? Да нам с бабами больше мороки будет, чем с мужиками.
— Тогда пусть отправляется на другой берег, в мастерские комиссии. Попроси инженера-англичанина подыскать ему какую-нибудь работу.
Комендант подымался из-за стола, когда заметил греческого консула, направлявшегося в свою контору. Он шел, чуть-чуть покачиваясь, элегантный, улыбающийся, с цветком в петлице. Он вежливо поклонился коменданту.
— Между прочим, господин консул, что вы думаете делать с вашим несчастным американцем? Ведь ему нечего есть.
Консул остановился, учтиво кланяясь.
— Прошу прощения, господин капитан. Этот человек нам не принадлежит. Он не является греческим подданным. Консульство не обязано им заниматься. Полагаю, что он французский гражданин и потому должен находиться в ведении соответствующего консульства.
— Хорошо. Но все-таки он ваш соотечественник, и было бы грешно дать ему умереть от голода как собаке.
— Прошу меня извинить, — поспешно возразил консул, едва сдерживая раздражение, — не смешивайте, пожалуйста. Этот человек, высадившийся на этом берегу, прибыл из французской тюрьмы. Возможно, он бежал оттуда, возможно, он опасный преступник. Нужно его репатриировать, другого выхода нет.
Пожилые владелицы небольшого коттеджного поселка поблизости от Норвуда были вполне довольны двумя первыми своими арендаторами — и доктор Уокен с двумя дочерьми, и адмирал Денвер с женой и сыном были соседями спокойными, почтенными и благополучными. Но переезд в третий коттедж миссис Уэстмакот, убежденной феминистки и борца за права женщин, всколыхнул спокойствие поселка и подтолкнул многие события, изменившие судьбу почти всех местных жителей.
Книга «Шесть повестей…» вышла в берлинском издательстве «Геликон» в оформлении и с иллюстрациями работы знаменитого Эль Лисицкого, вместе с которым Эренбург тогда выпускал журнал «Вещь». Все «повести» связаны сквозной темой — это русская революция. Отношение критики к этой книге диктовалось их отношением к революции — кошмар, бессмыслица, бред или совсем наоборот — нечто серьезное, всемирное. Любопытно, что критики не придали значения эпиграфу к книге: он был напечатан по-латыни, без перевода. Это строка Овидия из книги «Tristia» («Скорбные элегии»); в переводе она значит: «Для наказания мне этот назначен край».
В книгу вошли повести «Ася», «Первая любовь», «Вешние воды». Тургенев писал: «Любовь, думал я, сильнее смерти и страха смерти. Только ею, только любовью держится и движется жизнь». В «Асе» (1858) повествование ведётся от лица анонимного рассказчика, вспоминающего свою молодость и встречу в маленьком городке на берегу Рейна с девушкой Асей. На склоне лет герой понимает, что по-настоящему любил только её. В повести «Первая любовь» (1860) пожилой человек рассказывает о своей юношеской любви. Шестнадцатилетний Владимир прибывает вместе с семьей в загородное поместье, где встречает красивую девушку, двадцатиоднолетнюю Зинаиду, и влюбляется в нее.
Сюжет названного романа — деятельность русской администрации в западном крае… Мы не можем понять только одного: зачем это обличение написано в форме романа? Интереса собственно художественного оно, конечно, не имеет. Оно важно и интересно лишь настолько, насколько содержит в себе действительную правду, так как это в сущности даже не картины нравов, а просто описание целого ряда «преступлений по должности». По- настоящему такое произведение следовало бы писать с документами в руках, а отвечать на него — назначением сенатской ревизии («Неделя» Спб, № 4 от 25 января 1887 г.)
Роман «Призовая лошадь» известного чилийского писателя Фернандо Алегрии (род. в 1918 г.) рассказывает о злоключениях молодого чилийца, вынужденного покинуть родину и отправиться в Соединенные Штаты в поисках заработка. Яркое и красочное отражение получили в романе быт и нравы Сан-Франциско.
Собрание сочинений австрийского писателя Стефана Цвейга (18811942) — самое полное из изданных на русском языке. Оно вместило в себя все, что было опубликовано в Собрании сочинений 30-х гг., и дополнено новыми переводами послевоенных немецких публикаций. В пятый том Собрания сочинений вошли биографические повести «Борьба с безумием: Гёльдерлин, Клейст Ницше» и «Ромен Роллан. Жизнь и творчество», а также речь к шестидесятилетию Ромена Роллана.
Образ Христа интересовал Никоса Казандзакиса всю жизнь. Одна из ранних трагедий «Христос» была издана в 1928 году. В основу трагедии легла библейская легенда, но центральную фигуру — Христа — автор рисует бунтарем и борцом за счастье людей.Дальнейшее развитие этот образ получает в романе «Христа распинают вновь», написанном в 1948 году. Местом действия своего романа Казандзакис избрал глухую отсталую деревушку в Анатолии, в которой сохранились патриархальные отношения. По местным обычаям, каждые семь лет в селе разыгрывается мистерия страстей Господних — распятие и воскрешение Христа.
Историю русского военнопленного Григория Папроткина, казненного немецким командованием, составляющую сюжет «Спора об унтере Грише», писатель еще до создания этого романа положил в основу своей неопубликованной пьесы, над которой работал в 1917–1921 годах.Роман о Грише — роман антивоенный, и среди немецких художественных произведений, посвященных первой мировой войне, он занял почетное место. Передовая критика проявила большой интерес к этому произведению, которое сразу же принесло Арнольду Цвейгу широкую известность у него на родине и в других странах.«Спор об унтере Грише» выделяется принципиальностью и глубиной своей тематики, обширностью замысла, искусством психологического анализа, свежестью чувства, пластичностью изображения людей и природы, крепким и острым сюжетом, свободным, однако, от авантюрных и детективных прикрас, на которые могло бы соблазнить полное приключений бегство унтера Гриши из лагеря и судебные интриги, сплетающиеся вокруг дела о беглом военнопленном…
«Равнодушные» — первый роман крупнейшего итальянского прозаика Альберто Моравиа. В этой книге ярко проявились особенности Моравиа-романиста: тонкий психологизм, безжалостная критика буржуазного общества. Герои книги — представители римского «высшего общества» эпохи становления фашизма, тяжело переживающие свое одиночество и пустоту существования.Италия, двадцатые годы XX в.Три дня из жизни пятерых людей: немолодой дамы, Мариаграции, хозяйки приходящей в упадок виллы, ее детей, Микеле и Карлы, Лео, давнего любовника Мариаграции, Лизы, ее приятельницы.
В романе известного венгерского писателя Антала Гидаша дана широкая картина жизни Венгрии в начале XX века. В центре внимания писателя — судьба неимущих рабочих, батраков, крестьян. Роман впервые опубликован на русском языке в 1936 году.