Европолис - [72]

Шрифт
Интервал

— И как это господь бог допускает, чтобы на земле жил такой кровавый зверь? — воскликнула старая женщина, вздрагивая при мысли о жареном человеческом мясе.

— Смотрите, чтобы дети не попадались ему на дороге, — добавила другая, перепуганная всяческими россказнями.


Как-то в воскресенье в Греческом клубе состоялось собрание всей колонии.

Атмосфера в зале была накаленной. Все чувствовали, что собрание будет бурным.

Заслушали годовой отчет, но поскольку баланс не сходился, все сомневались, стоит ли его утверждать. Были совершены слишком большие расходы и предприняты работы по ремонту школы и греческой церкви, за которые нечем было платить.

Отсутствие фондов. Кризис в порту. Что же делать?

Консул, несмотря на весь свой престиж, явно нервничал. Однако, овладев собой, он вел собрание тактично и строго, едва сдерживая легко воспламеняющуюся аудиторию.

Он подкручивал пальцами кончики усов и царственным жестом устанавливал тишину в зале. Директор Греко-румынского банка, давний противник консула, не мог упустить случая, чтобы не отомстить ему за свой провал на выборах в комитет. Выступая, он пылко размахивал руками и требовал привлечь виновных к ответу.

— Почему были допущены такие расходы? Где же фонды? Разве не известно, что порт переживает кризис? На что рассчитывали? Кто в этом виноват?

Консул потерял свое олимпийское спокойствие.

Вскочив, он закричал и стал бить кулаками по столу.

Стакан с водой опрокинулся и замочил его прекрасные клетчатые панталоны.

— Это вы? Это вы говорите? Притворяетесь, что не знаете, как обстояли дела? Будто вы не знаете, как нас обманул этот мошенник-американец? Все рассчитывали на богатство, которое он привез с собой.

Как только персты были вложены в открытую рану, разразилась буря. Все заговорили разом. Стены Греческого клуба дрогнули от сотни голосов, слившихся воедино.

— Жулик! Бродяга! Мошенник! Каторжник! Он во всем виноват! Он подвел нашу колонию!

Родственники и бывшие друзья детства бесновались и кричали громче всех.

Председатель выпустил из рук бразды правления. Скомканным носовым платком вытирал он пот, обильно стекавший по лбу.

Когда шум немного утих, председатель торжественно заговорил:

— Вы совершенно правы, господа, столько уважаемых людей было бесстыдно обмануто этим подозрительным человеком. Наш соотечественник, мудрый Логаридис, изучил положение этого бродяги. Наконец пролился свет…

Снова возник шум.

— Вон его, вон! Он насмеялся над родиной!

— Господа! — продолжал председатель. — Я беру на себя обязательство бороться, где только можно, чтобы потушить скандал, компрометирующий репутацию нашей колонии. Я сделаю представление румынским властям с тем, чтобы они немедленно удалили каторжника из порта.

Гром аплодисментов покрыл последние слова оратора.

Возмущенный, наэлектризованный зал, казалось, готов был взорваться. Счастье, что открыли дверь, как предохранительный клапан, который умерил давление, достигшее в але критической точки. Люди задыхались, им не хватало воздуха, им нужна была разрядка, необходимо было освободиться от всеобщего и непомерного возмущения американцем.

Зал опустел.

До поздней ночи во всех кофейнях с жаром говорили об опасном каторжнике, приговоренном к изгнанию. Казалось, что порту угрожает ужасная опасность.

В зале клуба остались только члены постоянного комитета, чтобы обсудить вопрос, как же избавиться от Николы Марулиса.

Даже консул, профессиональный дипломат, не знал, как обойти некоторые трудности.

— Он греческий или французский подданный?

— Он беглый преступник, — поспешил ответить чей-то голос.

— Сделаем представление через греческое посольство в министерство иностранных дел в Бухаресте.

— Но если Румыния его терпит, то что мы можем едешь?

— Как она может терпеть каторжника?

— Я пойду к коменданту порта, — заявил консул.

— Не стоит, — прервал его торговый агент. — Капитан питает к американцу симпатию.

— Возможно, из-за дочки, — подхватил другой. — Всем мужчинам вскружила голову эта негритянка.

— Капитан — человек женатый… Я и не думал, что он такой бабник. Тьфу! Какой стыд!

— Погодите! У меня есть план, — решил консул, — Я заявлю в Европейскую комиссию, пусть она посадит его на торговое судно, которое отправляется куда-нибудь подальше.

— И чего мы столько волнуемся из-за какого-то жулика? Я бы сделал так, чтобы он упал ночью в Дунай. Мы бы от него избавились раз и навсегда, — проговорил мрачный старик и огляделся вокруг, испугавшись собственных слов, слетевших с языка.

До глубокой ночи шли споры, но решения так и не нашли.

* * *

Светало.

Холодный молочный туман застилал горизонт, объединяя море и небо.

Во мгле через равные промежутки времени звучал одинокий, нагоняющий тоску рев сирены, установленной в море, чтобы обозначить песчаную отмель, которую намыли мутные воды Дуная. Порт просыпался.

На пустынной набережной уже появились отдельные фигуры. По темным еще переулкам сквозь утреннюю, пронизывающую до костей сырость, сгорбившись, подняв воротники и сжав кулаки в карманах, торопились к месту сбора рабочие.

Перед пограничным постом каждое утро сбивались в артели грузчики для погрузки пароходов, стоявших у причала.


Рекомендуем почитать
За городом

Пожилые владелицы небольшого коттеджного поселка поблизости от Норвуда были вполне довольны двумя первыми своими арендаторами — и доктор Уокен с двумя дочерьми, и адмирал Денвер с женой и сыном были соседями спокойными, почтенными и благополучными. Но переезд в третий коттедж миссис Уэстмакот, убежденной феминистки и борца за права женщин, всколыхнул спокойствие поселка и подтолкнул многие события, изменившие судьбу почти всех местных жителей.


Шесть повестей о легких концах

Книга «Шесть повестей…» вышла в берлинском издательстве «Геликон» в оформлении и с иллюстрациями работы знаменитого Эль Лисицкого, вместе с которым Эренбург тогда выпускал журнал «Вещь». Все «повести» связаны сквозной темой — это русская революция. Отношение критики к этой книге диктовалось их отношением к революции — кошмар, бессмыслица, бред или совсем наоборот — нечто серьезное, всемирное. Любопытно, что критики не придали значения эпиграфу к книге: он был напечатан по-латыни, без перевода. Это строка Овидия из книги «Tristia» («Скорбные элегии»); в переводе она значит: «Для наказания мне этот назначен край».


Первая любовь. Ася. Вешние воды

В книгу вошли повести «Ася», «Первая любовь», «Вешние воды». Тургенев писал: «Любовь, думал я, сильнее смерти и страха смерти. Только ею, только любовью держится и движется жизнь». В «Асе» (1858) повествование ведётся от лица анонимного рассказчика, вспоминающего свою молодость и встречу в маленьком городке на берегу Рейна с девушкой Асей. На склоне лет герой понимает, что по-настоящему любил только её. В повести «Первая любовь» (1860) пожилой человек рассказывает о своей юношеской любви. Шестнадцатилетний Владимир прибывает вместе с семьей в загородное поместье, где встречает красивую девушку, двадцатиоднолетнюю Зинаиду, и влюбляется в нее.


Обрусители: Из общественной жизни Западного края, в двух частях

Сюжет названного романа — деятельность русской администрации в западном крае… Мы не можем понять только одного: зачем это обличение написано в форме романа? Интереса собственно художественного оно, конечно, не имеет. Оно важно и интересно лишь настолько, насколько содержит в себе действительную правду, так как это в сущности даже не картины нравов, а просто описание целого ряда «преступлений по должности». По- настоящему такое произведение следовало бы писать с документами в руках, а отвечать на него — назначением сенатской ревизии («Неделя» Спб, № 4 от 25 января 1887 г.)


Призовая лошадь

Роман «Призовая лошадь» известного чилийского писателя Фернандо Алегрии (род. в 1918 г.) рассказывает о злоключениях молодого чилийца, вынужденного покинуть родину и отправиться в Соединенные Штаты в поисках заработка. Яркое и красочное отражение получили в романе быт и нравы Сан-Франциско.


Борьба с безумием: Гёльдерлин, Клейст, Ницше; Ромен Роллан. Жизнь и творчество

Собрание сочинений австрийского писателя Стефана Цвейга (18811942) — самое полное из изданных на русском языке. Оно вместило в себя все, что было опубликовано в Собрании сочинений 30-х гг., и дополнено новыми переводами послевоенных немецких публикаций. В пятый том Собрания сочинений вошли биографические повести «Борьба с безумием: Гёльдерлин, Клейст Ницше» и «Ромен Роллан. Жизнь и творчество», а также речь к шестидесятилетию Ромена Роллана.


Христа распинают вновь

Образ Христа интересовал Никоса Казандзакиса всю жизнь. Одна из ранних трагедий «Христос» была издана в 1928 году. В основу трагедии легла библейская легенда, но центральную фигуру — Христа — автор рисует бунтарем и борцом за счастье людей.Дальнейшее развитие этот образ получает в романе «Христа распинают вновь», написанном в 1948 году. Местом действия своего романа Казандзакис избрал глухую отсталую деревушку в Анатолии, в которой сохранились патриархальные отношения. По местным обычаям, каждые семь лет в селе разыгрывается мистерия страстей Господних — распятие и воскрешение Христа.


Спор об унтере Грише

Историю русского военнопленного Григория Папроткина, казненного немецким командованием, составляющую сюжет «Спора об унтере Грише», писатель еще до создания этого романа положил в основу своей неопубликованной пьесы, над которой работал в 1917–1921 годах.Роман о Грише — роман антивоенный, и среди немецких художественных произведений, посвященных первой мировой войне, он занял почетное место. Передовая критика проявила большой интерес к этому произведению, которое сразу же принесло Арнольду Цвейгу широкую известность у него на родине и в других странах.«Спор об унтере Грише» выделяется принципиальностью и глубиной своей тематики, обширностью замысла, искусством психологического анализа, свежестью чувства, пластичностью изображения людей и природы, крепким и острым сюжетом, свободным, однако, от авантюрных и детективных прикрас, на которые могло бы соблазнить полное приключений бегство унтера Гриши из лагеря и судебные интриги, сплетающиеся вокруг дела о беглом военнопленном…


Равнодушные

«Равнодушные» — первый роман крупнейшего итальянского прозаика Альберто Моравиа. В этой книге ярко проявились особенности Моравиа-романиста: тонкий психологизм, безжалостная критика буржуазного общества. Герои книги — представители римского «высшего общества» эпохи становления фашизма, тяжело переживающие свое одиночество и пустоту существования.Италия, двадцатые годы XX в.Три дня из жизни пятерых людей: немолодой дамы, Мариаграции, хозяйки приходящей в упадок виллы, ее детей, Микеле и Карлы, Лео, давнего любовника Мариаграции, Лизы, ее приятельницы.


Господин Фицек

В романе известного венгерского писателя Антала Гидаша дана широкая картина жизни Венгрии в начале XX века. В центре внимания писателя — судьба неимущих рабочих, батраков, крестьян. Роман впервые опубликован на русском языке в 1936 году.