Европолис - [44]

И в центре этого натюрморта, посреди причудливой смеси обломков древнего искусства, сохранившихся от исчезнувших некогда сокровищ, и проживал доктор, одиноко и таинственно, словно маг былых времен, охватывая внутренним взглядом всю беспредельность пространства и времени…

Весьма довольный, проводил свое время доктор в этой лавке древностей, рассматривая с детской радостью останки трудов человеческих, которые воссоздавали фантастический мир в виде магической панорамы минувшего. Долгие часы простаивал он на балконе, выходящем на море, с тряпкой в руках, обметая пыль и паутину, которая одна связующей нитью соединяла между собой эти разрозненные реликвии самых различных эпох и цивилизаций, эти обломки кораблекрушении, сохранившиеся от стольких миров, которые исчезли на протяжении долгого ряда столетий.

Надев на нос очки, доктор сидел, погрузившись в старинное кресло, перед монументальным бюро. Он разбирал старые письма, хранившиеся в шкатулке красного дерева, отделанной серебряными украшениями. Растянувшись на мягких диванах и покуривая, капитан Минку и доктор Барбэ Рошие были заняты чтением свежих газет, доставленных почтовым пароходом.

Вдруг словно раздался взрыв: это распахнулась дверь, ударившись о стену, и в комнату ворвались запыхавшиеся Нягу и Эвантия, единым духом преодолев лестницу, которая вела к квартире Патриарха. Тихая и торжественная комната сразу же наполнилась светом и здоровым весельем молодости.

— Посмотри, посмотри! Патриарх снова извлек ларец с трофеями любовных побед своей молодости, — воскликнул Нягу, с любопытством подходя к бюро.

Девушка взирала на книги и всевозможные вещи, наваленные повсюду. Несколько лет тому назад доктор начал составлять каталог своей библиотеки, но так и не закончил работу, а вмешательства чужой руки, которая навела бы порядок в его святилище, Патриарх совершенно не допускал.

— Вот что значит жить холостяком, — проговорила Эвантия. — Женская рука за несколько часов все бы привела в порядок.

— Я приучил всех, — ласково возразил Патриарх. — уважать мой беспорядок. Я ненавижу всякое прислужничество и потому привык быть своим собственным слугой.

— Знаете, что говорят, дядя Томицэ?! — вмешался Нягу. — Если уж вы не женились до сорока лет, то у вас есть все шансы взять в жены кухарку.

— Именно поэтому я кухарки и не держу. Еду мне приносят из больницы, и я этим весьма доволен.

Когда Патриарх поднимал «ларец любви», чтобы спрятать его среди реликвий, хранящихся в ящиках бюро, из него выскользнул сложенный вчетверо лист бумаги и упал на середину комнаты.

Нягу бросился его поднимать.

— Это любовное письмо. Честное слово, любовное письмо! — радостно закричал он, словно ребенок, которому показали замечательную игрушку.

Эвантия непроизвольно потянулась вперед, устремив любопытный взгляд на пожелтевший от времени листок, обведенный по краю чуть заметной лиловой полоской.

— Разрешите нам прочитать его, дядя Томицэ? — умоляющим тоном попросил Нягу, не в силах сдержать своего любопытства.

— Пожалуйста. Оно в вашем распоряжении. Ничего в этом страшного нет.

— Так. Послушаем, — произнес капитан Минку, бросая на пол газету.

Нягу развернул письмо.

На ковер, к ногам девушки, упали несколько засушенных цветков ландыша, перевязанных прядью женских волос.

«Мой дорогой!

Какими словами могла бы я выразить и описать тебе все мое отчаяние, когда я поняла, что не смогу прийти и вновь упасть в твои объятия.

Совершенно справедливо говорится, что там, где рождается любовь, рождается и страдание.

Ничто не связывает меня с этим миром, кроме твоей любви. Все в этом мире мне чуждо, кроме тебя.

Прости меня, что мне недостает сил скрыть от тебя мои страдания.

Бессонными ночами я плачу одна… от счастья… и от боли…

Порой меня терзают черные мысли.

Почему я с ужасом взираю на будущее?

О! Разве это возможно, чтобы такая любовь когда-нибудь погасла? Разве время может порвать такую крепкую связь, которой суждено длиться всегда, всю жизнь?

Каждый день я с трепетом жду твоего письма. Пиши мне, мой дорогой, часто-часто, много-много… Повторяй мне тысячи раз, что ты любишь меня и будешь меня любить… всегда… всегда… как и я люблю тебя, и как я буду всегда любить.

Твоя С.».

Несколько мгновений все молчали.

— А знаете, написано неплохо! — произнес Минку, на которого произвел впечатление тон таинственного письма.

— Кто была эта несчастная женщина? — спросил растроганный Нягу, протягивая письмо Патриарху, который выслушал его, нахмурившись и прикрыв лоб ладонью.

— Бедная женщина! — прошептала Эвантия, крепко сжимая начавшие дрожать губы.

— Что касается меня, то, кроме писем парикмахеров и фельдфебелей, никакие другие меня не интересуют, — с откровенным цинизмом заговорил Барбэ Рошие. — Интеллигенты все пишут на один манер. Можно только удивляться, до чего похожи любовные письма Наполеона или Шатобриана на письма какого-нибудь влюбленного студентика. Все пишут одинаково. До чего же банален и однообразен сей эпистолярный жанр!

Заинтересованный Патриарх пощупал бумагу, протер очки и, потирая лоб, стал вглядываться в почерк.

Хмуря брови, он тщетно пытался воскресить какие-то воспоминания молодости.