Еврейское счастье - [2]

Техникум бросила, жила продажей вещей, отыскала бабушкино золотишко, дедушкин инструмент, скатерти дореволюционные, часы с боем, в общем, на первое время хватило… Заниматься хомяками Иичка начала из-за удивительного запаха их мочи. Как-то раз она зашла к соседке предложить хрусталь, и соседский сынок похвастался жирным хомяком в стеклянной банке. От банки исходил такой резкий и необычный аромат, что Иичка впервые перестала чувствовать удушливое трупное зловоние, которое теперь преследовало ее повсеместно – и в доме, и на улице, и даже во сне. Видимо в мозгу произошло некое замыкание нервных окончаний, и она все время ощущала страшный запах, хотя в реальности его, разумеется, не было. Так она объясняла себе этот странный феномен, но легче-то не становилось. И вдруг! Запах хомяков начисто перебивал так измучивший ее бабушкин дух. «Зачем ты суешь эту банку тете под нос? Убери немедленно!» – прикрикнула на сына соседка. Но Иичка думала иначе. Все равно это запах жизни, для других он едкий, неприятный … но меня он спасет… уже спасает.

Через год подъехала мама из Тбилиси, привезла немного деньжат... Подруги юности, посетив ее раз-другой, больше не приходили. Мама во всем винила евреев – они, мол, затеяли Октябрьскую революцию, развалили Советский Союз, заняли важные посты в государстве и морят голодом русского человека. И даже в импотенции мужа виноват мировой сионизм… Как выяснилось спустя столько лет, обе мамины подруги были еврейками, мало того, и ее считали еврейкой, и были неприятно удивлены. Иичка не разделяла мамины взгляды, но спорить было бесполезно.

Однажды, будучи проездом в Москве, их посетил мамин двоюродный брат, тульский бизнесмен. Он ужаснулся – мать и дочь опускаются на дно. Дом разваливается, крыша течет, работы нет, только эти вонючие хомяки повсюду, а на запущенном участке бродят соседские куры. Про бабушкину могилу родственнику не стали рассказывать, соврали, что сожгли бабушку в крематории. Брат предложил Иичкиной маме поехать с ним в Тулу, у его компаньона недавно родился сын, требуется няня с проживанием в доме. Оплата хорошая, за год можно было скопить крупную сумму. Мама поехала, но через две недели возвратилась. Компаньон оказался евреем, его жена тоже. Она музыкант, а не жидовская прислужница!

В 1998-ом, во время дефолта, мать перенервничала, ослепла и вскоре умерла. На этот раз с похоронами помог тульский дядя, племянницу он жалел. Осталась Иичка снова одна с хомяками, а ей и не привыкать. Но в последнее время ее стало одолевать беспокойство, бояться жизни она стала, вот что. Каждый нормально прожитый день становился большой удачей, зато день грядущий таил в себе неведомые опасности, а ночью ей часто снились покойные родичи, с укором смотрели они на нее, мол, сделай же что-нибудь, так жить нельзя… А что нельзя? Что надо сделать?! Все ее родственники были худенькими, сухощавыми, она одна так раздалась. Может быть, это их раздражало? Или намекают, что нужно перезахоронить бабушку? Вряд ли, говорят, нехорошо тревожить прах умерших. Товарки по рынку стали замечать, что их Иичка какая-то издерганная, тревожная. Да и сама она не понимала причин своего волнения…

Она достала старые фотографии, и ей показалось, что она узнает эти лица… лица из ее снов. Что-то они хотят от нее, что-то молча, но настойчиво требуют. А если прошлое ее семьи окутывает страшная тайна? Родовое проклятие? Но у ее двоюродного дяди по бабушкиной линии все в порядке, значит… тайна кроется в дедушке. А он был единственным ребенком в семье, никаких родственников не осталось. Иичка методично перерывала старье, прощупывала подкладки вещей, проверяла слипшиеся страницы дедушкиныx книг, прочитала все желтые письма, перетрясла истрепанные фотоальбомы, проверила полки шкафов и ящики комодов, обшарила подвал … Что она искала? Что-нибудь. Вспомнив про церковь, сходила и туда. Священник объяснил, что ей надо креститься, и покрестилась. Но сны не отступали, наоборот, теперь родственники стали гораздо активнее, они ей что-то сердито кричали издалека, но слов было не разобрать. Иx ворчливые голоса и днем, казалось, наполняли пространство сумрачного дома, и только на рынке Иичка ощущала себя в относительной безопасности.

Накануне Пасхи ей приснилось, что в дедушкином сарае, под токарным станком, зарыт скелет. Станка этого давно уже не было на месте, после смерти дедушки и бабушки она его продала. Да и сам сарай обвалился, лежит на земле бесформенной грудой догнивающих досок. Но Иичка почему-то сразу поверила в скелет и принялась разбирать завалы.

Скелет оказался на месте… Но что было делать дальше? Она не знала. Если кому-нибудь рассказать, или заявить в милицию, недолго и за решеткой оказаться. Разве там будут разбираться? Пришьют дело для отчетности, и ничего не докажешь. А еще, чего доброго, перекопают участок и найдут бабушку... нет уж. В тайне исповеди она тоже сомневалась. Переложив череп и кости в хозяйственную сумку, Иичка пришла в церковь еще затемно, отстояла всю утреннюю службу с сумкой в руках, затем купила самую большую свечу и поставила за упокой неведомой души. Она действовала по наитию, ей казалось, что так правильно…