Еврейское счастье Арона-сапожника. Сапоги для Парада Победы - [30]
За мной приезжают из Союза ветеранов и инвалидов войны и мы едем на Генисаретское озеро. Стоят столы. Запах шашлыков носится между соснами, туями, да мало ли чего там произрастает.
И первое слово (хотя, какое первое слово может быть у группы евреев) прошу я.
Ветераны дружно (что странно) завопили: «Согласны!»
— Мое выступление может будет последним, хотя все — как Бог решит. Вот решил он зачем-то позволить жить мне долго. И не где-нибудь, а на земле, в которую столько столетий стремились наши предки. И мы — здесь. Но хочу я сказать о другом. О двух вещах, которые мы, ныне живущие ветераны, должны помнить. Или завещать сделать это своим близким.
Первое, у нас в СССР отняли награды за Войну. Это, безусловно, бессовестно, но что ждать от государства фараонова. Так давайте добиваться, чтобы нам все награды вернули.
Второе, что нам уже давно пора понять. Прекратить споры о том, кто фронтовик, а кто — тыловик. В 1941 году мы почти все были мальчишками 19–20 лет от роду, и как повернётся наша военная судьба, разве мы об этом думали. Мы думали об как бы пожрать (крики — «верно»), как бы медсестричку уговорить на скорую любовь военную (крики — «пр-р-равильно, Арон»), да как бы сегодня остаться в живых да ночь в сухом месте скоротать.
А уж кого и куда начальство бросит, это — его дело. И нашей судьбы. Вот поэтому один солдат всю войну где-нибудь под Уралом склады охранял, а другой в окопах под Вязьмой уже в сентябре был мертв и даже до сих пор не похоронен.
Так можем ли мы сейчас, за шашлыком и «еврейской особой» судить — кто фронтовик, а кто — нет. Мы, я считаю, — все дети войны. И все равны перед Богом. Он и рассудит. А мы должны выпить сейчас за павших, вечная им память. За живых — дай нам Бог здоровья.
За боевых товарищей!
Вот такую речь произнес Арон Гершелевич Пекарский.
И напился в этот день до полной потери сознательности. А в подпитии чего только не происходит.
Неожиданно оказался он сидящим напротив Ивана Ткача, своего другана по фронту. С которым, как он был уверен, уже никогда не встретится. Но вот — никогда не говори «никогда». Иван сидел напротив и все уговаривал Арона послушать его внимательно. Арон же, пытаясь положить руку на плечо друга фронтового, нечленораздельно объяснял Ивану, что слушать ничего не желает, что все ушло в далекое прошлое и, если и не поросло бурьяном или чертополохом, то, во всяком случае, не к этому дню вспоминать все, что вспоминать не нужно. Иван настаивал. Арон иногда впадал в сон, но кратковременный.
— Ну что ты, Иван, такого нового мне можешь сказать? Да запомни — «Не буди лихо, пока оно тихо.» А т-т-ты все стараешься ево, лихо, разбудить. Ну ладно ли это?
— Ладно, ладно, Арон. Сколько мне осталось? Уж, не очень много. Нам-то с тобой за девяносто. Люди вообще так долго не живут. Да и мы уже — не люди. Мы какие-то закостенелые бронтозавры либо мамонты. Я — во всяком случае. Поэтому уж прошу тебя, послушай. Ведь больше никому не могу я этого рассказать. Кто меня поймет? Кто был в 41-м на западном направлении! Ну, прошу, Арон, просто послушай, да и все. Хочешь, на колени встану.
Иван и в самом деле пытался на колени встать. Но упал. Арон шагнул было поднять его, но натурально тоже упал. Так они и остались лежать, чуть обнявшись, под столом. «Еврейская особая» действовала пока что без осечек. В том смысле, что «бойцы», в основном Красной Армии, постепенно оказывались под столами. Там был тенек. Кроме этого, каждый знал — он будет разыскан, поднят, загружен в машину и доставлен. Аккуратно. Поэтому никто и не обращал внимания на фронтовых друганов, которые под стол залегли, но беседу не прервали. Да и перебивать их негоже.
Ведь такой день! Когда еще?
— Ты помнишь нашего особиста, капитана Зозулю Никанора Ивановича? Он с самого начала войны в нашем полку. Ничего не могу сказать, смелый был. Даже и в окопах бывал, а это не с каждым особистом случается.
После одного из боев вызывает меня: «Ты видишь, что творится. Почитай, вся рота полегла. А завтра опять бой и уж точно — твой черед. Как ты думаешь?»
А мне чего думать? Сам знаю, что мой черед завтра. И больше всего мне жалко, что я еще ни разу ну этого, ну, с девушками. У меня-то и девушки еще не было. Да уж по правде — и не целовался ни с кем, так, где-то, как-то, на бегу.
Вот мне капитан и трындит. А я — после боя. Какой там разговор. Я хочу в окоп свой. Обстрела нет. Вот бы я и залег придавить до утра. Да еще наверняка старшина жратву подогнал. А скоко водки осталось. В общем, думаю я под его бубнеж о девках да о водке, а он все одно и одно: — соглашайся, я тебя из боев сразу выведу, на краткие курсы пошлю. Да и дел-то никаких. Так, расскажешь, что кто говорит за текущий момент. Ты знаешь, рота на самом острие. В живых остаться гарантий нету, это я тебе как коммунист говорю.
Ну, и что мне делать? Уж как не хотелось погибать. Я и нагляделся многого. И представил, лежу без ног, а меня даже и хоронить не успеют. Сразу в пот бросило. Да и мухи эти зеленые. Ну что я тебе рассказываю. В тех же окопах мы и лежали вместе.
Вот так я дал согласие. Даже подписал какую-то бумажку. Мол — никому никогда. А ежели что, то сразу и без обжалования. В те годы.
Книга Марка Казарновского посвящена Революции 1917 года. Автор показывает, как его герои, парнишки из черты оседлости, бросились в океан свободы под названием Россия. Они хотели свободы. От мелочной религиозной опеки. Хотели сами видеть, творить, и — главное — дышать этим воздухом свободы, подняться в небо, где нет границ. Но потихоньку стали осознавать — а что дальше? И будет ли свет в конце тоннеля? Несколько особняком стоит повесть «Один день секретаря обкома». Но и она, в конечном итоге, о том же. О жизни, о многонациональном составе советского народа и, конечно — о любви, ибо, в конечном итоге, только она и побеждает. Повести легко читаются, вы, уважаемый читатель, поймете, что многое, очень многое в повестях основано не только на фантазии автора.
Рассказ о том, как прогулка по морскому побережью превращается в жизненный путь.
Никогда не задумывались, вы, о чайных грибах? Мне с детства казались они чем-то потусторонним – выходцы не из нашего мира. Данный рассказ, конечно, не о грибах. Это маленькая история обычного россиянина – Олега Сысоева, который совершенно не мог представить, что жизнь его так круто изменится. Содержит нецензурную брань.
Девять человек, немногочисленные члены экипажа, груз и сопроводитель груза помещены на лайнер. Лайнер плывёт по водам Балтийского моря из России в Германию с 93 февраля по 17 марта. У каждого пассажира в этом экспериментальном тексте своя цель путешествия. Свои мечты и страхи. И если суша, а вместе с ней и порт прибытия, внезапно исчезают, то что остаётся делать? Куда плыть? У кого просить помощи? Как бороться с собственными демонами? Зачем осознавать, что нужно, а что не плачет… Что, возможно, произойдёт здесь, а что ртуть… Ведь то, что не утешает, то узлы… Содержит нецензурную брань.
У озера, в виду нехоженого поля, на краю старого кладбища, растёт дуб могучий. На ветви дуба восседают духи небесные и делятся рассказами о юдоли земной: исход XX – истоки XXI вв. Любовь. Деньги. Власть. Коварство. Насилие. Жизнь. Смерть… В книге есть всё, что вызывает интерес у современного читателя. Ну а истинных любителей русской словесности, тем более почитателей классики, не минуют ностальгические впечатления, далёкие от разочарования. Умный язык, богатый, эстетичный. Легко читается. Увлекательно. Недетское, однако ж, чтение, с несколькими весьма пикантными сценами, которые органически вытекают из сюжета.
События, в которых вы никогда не окажетесь, хотя прожили их уже не раз.
Метафоричный рассказ о том, как амбициозная главная героиня хочет завершить проект всей своей жизни, в котором видит единственную цель своего существования. Долгое время она сталкивалась с чередой неудач и неодобрением родственников, за которым стоит семейная трагедия, а сейчас рассуждает о причинах произошедшего и поиске выхода из сложившейся ситуации.
В новую книгу Эрики Косачевской вошли «Ночь Патриарха» — роман-эссе, давший название книге, автобиографическая повесть «Осколки памяти» и рассказ «Мат», написанный в ироническом духе.
Переписка двух известных писателей Сергея Есина и Семена Резника началась в 2011 году и оборвалась внезапной смертью Сергея Есина в декабре 2017-го. Сергей Николаевич Есин, профессор и многолетний ректор Литературного института им. А. М. Горького, прозаик и литературовед, автор романов «Имитатор», «Гладиатор», «Марбург», «Маркиз», «Твербуль» и многих других художественных произведений, а также знаменитых «Дневников», издававшихся много лет отдельными томами-ежегодниками. Семен Ефимович Резник, писатель и историк, редактор серии ЖЗЛ, а после иммиграции в США — редактор и литературный сотрудник «Голоса Америки» и журнала «Америка», автор более двадцати книг.
Первоначально это произведение было написано автором на немецком языке и издано в 2011 г. в Karl Dietz Verlag, Berlin под заглавием «In der Verbannung. Kindheit und Jugend einer Wolgadeutschen» (В изгнании. Детство и юность немки из Поволжья). Год спустя Л. Герман начала писать эту книгу на русском языке.Безмятежное детство на родине в селе Мариенталь. Затем село Степной Кучук, что на Алтае, которое стало вторым домом. Крайняя бедность, арест отца, которого она никогда больше не видела. Трагические события, тяжелые условия жизни, но юность остается юностью… И счастье пришло.
Остросюжетный роман «Тигр в стоге сена» имеет подзаголовок «Робин Гуд по-советски». Его главный герой – директор крупного предприятия – понимает, что система порочна, и вступает с ней в неравную борьбу.