Еврейское счастье Арона-сапожника. Сапоги для Парада Победы - [24]
— Ежели жив остался, Арон, то уходи в новые места. Вот как я сделаю. Мне мои погибшие на старом месте легкую жизнь обещать не могут. Поэтому и бегу я от горя своего за Урал. Может, найду другую долю.
Я тихонько покивал головой и снова принялся за свой сидор. План у меня был. Простой. Вернуться в местечко. Последний раз посидеть у могил и поговорить со всеми — с папой, мамой, Ханеле. С девочками. Положить камушки[48]. Может даже и могилу подправить. Все-таки, уже почти пять лет ей.
Найти Марусю. Узнать, может, знает за моих двоюродных, Зельдиных, что из соседнего местечка. Или весть какую дал Беня-американец с моей младшей сестрой — Ханой.
Мы, демобилизованные, уже попрощались с офицерами полка, с командиром, крикнули традиционное «ура-а-а», когда пронесли вдоль строя полковое знамя.
Ну, кто я такой? Даже вовсе не военный, а простой еврей-сапожник. Так почему я выпрямляю свою сутулую спину, а слезы расставания текут по небритым щекам?
А потому, что полк стал мне, как родной. Студик[49] уже был подан, когда сам комполка крикнул:
— Движение отставить. Солдат Пекарскай, срочно к маршалу.
— О-о-о, к маршалу, — раздались ехидные голоса. Я же — побежал. И обрадовался. Мне хотелось попрощаться с нашим красавцем-маршалом, да, конечно, субординация!
Я вошел, доложил. Как всегда, получил чай. Теперь — с лимоном.
Маршал начал как обычно, по-деловому.
— Арон Григорьевич, несколько советов. Сейчас у нас в Советском Союзе жить нелегко. Война была. А какие еще будут сложности, один Бог знает, — и он хитро улыбнулся. — Поэтому будь внимателен, рассказывай поменьше, слушай — побольше. Да мой опыт подсказывает — никому не доверяй. Особенно данайцам, дары приносящим.
И маршал весело засмеялся.
— И еще, пожалуй, главное. Не рассказывай, что ты самому Верховному сапоги строил. Просто молчи, забудь пока. Я знал одного генерала, он в гражданскую с Верховным были — не разлей вода. Ну, после генерал наш, кстати, хохол простой, и расскажи в подпитии, да было-то два его друга, как он товарища Генерального Секретаря ВКП(б) обучал азам стрельбы из орудия. Вот с тех пор его нигде найти почему-то не могут. Да и не ищут, — добавил маршал грустно. — Так что смотри. Теперь я тебе передаю два конверта. В одном — потом посмотришь — разные «докладные». Я, пользуясь указанием Верховного, их получал напрямую, минуя контрразведку. Почитай, это поучительно. Но позднее. А второй конверт с заверенной копией из Ставки. Это я сам тебе прочту.
«Ставка Верховного Главнокомандующего. Мне. «Прошу сохранить мастера сапожных дел до Парада Победы».
Мне потом сказали, что решил Верховный уже в 1944 году всем участникам Парада сделать сапоги с красными вставками. Но, видно, передумал. А ты эту бумагу побереги, она может и пригодиться. Жизнь — кто ее знает.
С этими словами передал мне Маршал два конверта и пожелал здоровья. И мельком, я заметил, на голову взглянул. Голова моя была совершенно белая, и с этим уже ничего не сделаешь.
А студер ждал, и мы рванули на станцию. Все немного пьяные. Даже я. Конверты же засунул в сидор и забыл. Все-таки общая обстановка действовала. Тем более, что до моего местечка было намного ближе, чем до Урала, например.
От станции до моего штеттла километров пятнадцать. Не очень-то и много. Но видно, я с этими сапожными делами ходить немного отвык. Потому что шел медленно.
Дорога была разбита, мостиков — не было вовсе. Но я не обращал ни на что внимания. Брел себе, напевал иногда субботнюю молитву. Хотя не знал, какой нынче день.
А туман поутру по-прежнему над местечком. Только тихо. Петухи не поют, собаки не лают и дымок из труб я увидел только в двух домах. А домов-то много. Я сразу пришел к могилам моих. Как много я хочу им рассказать. Но все куда-то улетело. Осталась боль и пустота. Подправлять же могилу почти не пришлось. Видно, кто-то приходит. Верно, Маруся.
Так и сидел и молчал. Положил камушки и просто перекладывал их.
— Надо бы зайти к Марусе, — подумал я. Побрел к нашей улице, Марусина была — рядом.
Будто и не прошло почти двух лет. На скамеечке сидела Маруся. Толстая, в платке и в валенках. Хотя уже и май прошел.
— Ба, Арон, Арончик. Живой, вот радость-то. Мы уж с Миколой думали, вообще все ваши с местечка погибли. А вона и нет. Арончик живой, значит и народ ваш жить будеть. Давай, давай, садись рядком. Счас я пойду, самовар вздую, он еще теплый. Ох, Арон, так тяжело стало и за водой, и дрова готовить. Просто бяда. Кабы не Микола, то совсем край бы был.
И шепотом почему-то продолжает:
— А мы здесь шибко голодуем, Арон. Я ить еще Польшу хорошо помню. Нет, такова не было. Магазин, бывает, и вовсе не открывается. Да што говорить, я вижу — нам всем здесь конец. От голода мы и помрем. Уже счас бывает одной затирухой пробавляемся. И што дале будеть.
Ох, да што это я, старая, кудахчу. Вот и сил нету, и ум уходит. Забыла, забыла, дура старая, ведь тебе письмо пришло. Во как! Как нашло-то нас. Скажи спасибо, Кланя-почтальонша не бросила, а мне принесла. Мол, письмо Пекарским, говорит. Дак адреса-то нет, дом ведь не сохранился. А я и говорю: Кланька, девочка ты моя золотая. Давай мне ето письмо и буду я ждать. Можа, Арон уцелеет и вот ему и весточка. Ить со всего поселка, почитай, ты один из евреев-то. Вот ведь. Кто думал-то. Мы тайком-то, скажу тебе, как своему, мы тайком в 41 годе и шепталися — скорей бы герман пришел. Хоть жрать бы было. У их порядок. Вот те и порядок.
Книга Марка Казарновского посвящена Революции 1917 года. Автор показывает, как его герои, парнишки из черты оседлости, бросились в океан свободы под названием Россия. Они хотели свободы. От мелочной религиозной опеки. Хотели сами видеть, творить, и — главное — дышать этим воздухом свободы, подняться в небо, где нет границ. Но потихоньку стали осознавать — а что дальше? И будет ли свет в конце тоннеля? Несколько особняком стоит повесть «Один день секретаря обкома». Но и она, в конечном итоге, о том же. О жизни, о многонациональном составе советского народа и, конечно — о любви, ибо, в конечном итоге, только она и побеждает. Повести легко читаются, вы, уважаемый читатель, поймете, что многое, очень многое в повестях основано не только на фантазии автора.
Роман, написанный на немецком языке уроженкой Киева русскоязычной писательницей Катей Петровской, вызвал широкий резонанс и был многократно премирован, в частности, за то, что автор нашла способ описать неописуемые события прошлого века (в числе которых война, Холокост и Бабий Яр) как события семейной истории и любовно сплела все, что знала о своих предках, в завораживающую повествовательную ткань. Этот роман отсылает к способу письма В. Г. Зебальда, в прозе которого, по словам исследователя, «отраженный взгляд – ответный взгляд прошлого – пересоздает смотрящего» (М.
Макс фон дер Грюн — известный западногерманский писатель. В центре его романа — потерявший работу каменщик Лотар Штайнгрубер, его семья и друзья. Они борются против мошенников-предпринимателей, против обюрократившихся деятелей социал-демократической партии, разоблачают явных и тайных неонацистов. Герои испытывают острое чувство несовместимости истинно человеческих устремлений с нормами «общества потребления».
Проза Азада Авликулова привлекает прежде всего страстной приверженностью к проблематике сегодняшнего дня. Журналист районной газеты, часто выступавший с критическими материалами, назначается директором совхоза. О том, какую перестройку он ведет в хозяйстве, о борьбе с приписками и очковтирательством, о тех, кто стал помогать ему, видя в деятельности нового директора пути подъема экономики и культуры совхоза — роман «Год змеи».Не менее актуальны роман «Ночь перед закатом» и две повести, вошедшие в книгу.
Ростислав Борисович Евдокимов (1950—2011) литератор, историк, политический и общественный деятель, член ПЕН-клуба, политзаключённый (1982—1987). В книге представлены его проза, мемуары, в которых рассказывается о последних политических лагерях СССР, статьи на различные темы. Кроме того, в книге помещены работы Евдокимова по истории, которые написаны для широкого круга читателей, в т.ч. для юношества.
Я и сам до конца не знаю, о чем эта книга. Но мне очень хочется верить, что она не про алкоголь. Тем более хочется верить, что она совсем не про общепит. Мне кажется, что эта книга про тех и для тех, кто всеми силами пытается найти свое место. Для тех, кому сейчас грустно или очень грустно было когда-то. Мне кажется, что эта книга про многих из нас.Содержит нецензурную брань.
В новую книгу Эрики Косачевской вошли «Ночь Патриарха» — роман-эссе, давший название книге, автобиографическая повесть «Осколки памяти» и рассказ «Мат», написанный в ироническом духе.
Переписка двух известных писателей Сергея Есина и Семена Резника началась в 2011 году и оборвалась внезапной смертью Сергея Есина в декабре 2017-го. Сергей Николаевич Есин, профессор и многолетний ректор Литературного института им. А. М. Горького, прозаик и литературовед, автор романов «Имитатор», «Гладиатор», «Марбург», «Маркиз», «Твербуль» и многих других художественных произведений, а также знаменитых «Дневников», издававшихся много лет отдельными томами-ежегодниками. Семен Ефимович Резник, писатель и историк, редактор серии ЖЗЛ, а после иммиграции в США — редактор и литературный сотрудник «Голоса Америки» и журнала «Америка», автор более двадцати книг.
Первоначально это произведение было написано автором на немецком языке и издано в 2011 г. в Karl Dietz Verlag, Berlin под заглавием «In der Verbannung. Kindheit und Jugend einer Wolgadeutschen» (В изгнании. Детство и юность немки из Поволжья). Год спустя Л. Герман начала писать эту книгу на русском языке.Безмятежное детство на родине в селе Мариенталь. Затем село Степной Кучук, что на Алтае, которое стало вторым домом. Крайняя бедность, арест отца, которого она никогда больше не видела. Трагические события, тяжелые условия жизни, но юность остается юностью… И счастье пришло.
Остросюжетный роман «Тигр в стоге сена» имеет подзаголовок «Робин Гуд по-советски». Его главный герой – директор крупного предприятия – понимает, что система порочна, и вступает с ней в неравную борьбу.