Еврей Петра Великого - [13]

— Вы дураки! — высоко подняв голову и гневно оглядывая визитеров, закричал Ньютон. — Вы низкие дураки вместе с вашим Лейбницем! Баня! Да как вы смеете! Мне! Вон отсюда!

— Он не хочет на службу, — перевел Шафиров. — Пойдемте, Ваше Величество… — и, проходя мимо Ньютона, спросил вполголоса, почти с мольбой: — Сэр Ньютон, простите, Бога ради: а то, что вы в саду сидели и яблоко вам на голову упало, — это правда или нет? — Ему с самого начала хотелось это спросить, но никак не подворачивался подходящий момент.

— Вон! — взревел Ньютон. — Яблоко! Невежда! Клевета Лейбница!

Перевод не требовался. Проходя мимо пустотелого шара, Алексашка нагнулся и завистливо щелкнул ногтем по блестящей звонкой поверхности.

— Шарик хороший… — с мечтательной улыбкой сказал Алексашка. — Спроси: может, продаст? — и, достав кошелек, позвенел монетками.

Из серого Ньютон сделался бурым. В углах его рта появились пузырьки пены.

— Шарик!.. — огрызнулся Шафиров. — Сам ты не видишь, что ли: припадок у человека. — Он искренне сожалел о том, что исторический разговор повернул совсем не в ту сторону.

Размашисто спустившись по узкой лестнице во двор, Петр с удовольствием вдохнул чистый морозный воздух.

— Сердитый у тебя хозяин, — мешая английские слова с голландскими, сказал Петр безразличному слуге, торчавшему у дверей.

— Да он тронутый, — без всякого выражения сообщил слуга и покрутил большим пальцем у виска. — Давно уже — с пожара, когда какие-то его книги сгорели.

— Старичок гнойный, — беззаботно выразил свое отношение и Алексашка.

Шафиров засопел, взглянул на Меншикова презрительно.

«Нелегко, ох нелегко понять русскую душу, — горестно подумал Шафиров. — Вот, сэр Исаак Ньютон, великий человек — а не понял».

Это забавное недоразумение с лондонским смотрителем Монетного двора никого, однако, не огорчило, кроме Шафирова и позарившегося на пустотелый медный шар Меншикова; но и тот вскоре об этом позабыл. Посольские чины всецело были довольны своей новой, такой интересной и необыкновенной жизнью за границей. Искренне жаловался только Вытащи — на отсутствие жил в мясе, да его малорослый коллега по шутейной части Кабысдох: ему была назначена казной одна шестая часть содержания от средней нормы, и это казалось карле обидно недостаточным.

Меж тем, дела посольства складывались не так уж гладко: не за тем ехал Петр на Запад, чтоб учиться топором махать, чинить часы и плясать по-голландски. Царь поставил своей целью окончательно закрепиться на берегах Черного моря — и, не в силах справиться с турками в одиночку, отправился в Европу искать себе союзников для новой антитурецкой коалиции. Европейцы, однако, не спешили впрягаться с Петром в одну телегу: русский царь представлялся человеком несерьезным и доверия собеседникам не внушал. Кроме того, Турция особых хлопот Европе не доставляла, а уж волноваться из-за судьбы бывшего храма Св. Софии, перестроенного турками в мусульманскую мечеть, право же, и вовсе не стоило. Речь, следовательно, шла прежде всего о русских интересах, и охотников влезать ради этого в турецкую авантюру не нашлось. Европейцев куда больше занимали перспективы дележа испанского наследства.

Об ударе по Швеции и выходе к Балтийскому морю Петр тогда еще и не думал: единомышленников для этого предприятия он бы не сыскал ни в галантной Голландии, ни в дружественной Англии, а церемониальный австрийский император Леопольд, поймав намек (говорить впрямую о войне со Швецией было бы с ним просто невероятно), первым делом предупредил бы Карла XII об опасных затеях неуравновешенного азиата.

Однако, выход к морю был целью жизни Петра, российские пруды и речки становились тесны для его размаха. А морей, к которым можно было выйти, насчитывалось только два: Черное и Балтийское, турецкое и шведское. Турецкое оказывалось огорчительно защищенным от русской экспансии; зато оставалось шведское. Все дело сводилось лишь к отысканию союзников.

Союзником Петра согласился стать, на свою беду, ветреный польский король Август II, первый шляхтич, дебошан. В застольных, в четыре глаза разговорах, за обильными ужинами, переходящими в хмельные завтраки, с перерывами для здоровых мужских утех, молодые люди основали Северный союз. Война со Швецией была предрешена.

Назавтра после прощального банкета, после обмена подарками и шпагами ветреный Август начисто забыл количество пунктов нигде не записанного договора, их порядок и, отчасти, содержание. Зато в легкой памяти остался образ Петра — замечательного парня, весельчака, выдумщика, к тому же такого богатого. Петр запомнил — каждую ненаписанную букву, каждую непоставленную точку.

Ромодановский писал: стрельцы вновь взбунтовались, Шеин разбил бунтовщиков наголову под Новым Иерусалимом, зачинщики казнены. Рядовые мятежники отправлены в ссылку и в дальние гарнизоны. Дознанием установлена причастность к мятежу царевны Софьи.

«Семья Ивана Михайловича Милославского растет, в чем прошу быть вас крепкими, — писал Петр в ответном послании. — А кроме сего ничем сей огнь угасить не мочно… Хотя зело нам жаль нынешнего полезного дела, однако сей ради причины будем к вам так, как вы не чаете».