Евангелие от Магдалины - [68]

Ближайший к берегу корабль был в тени, остальные — уже на солнце. Блаженством и безмятежностью веяло от этой картины.

Мы спустились по лесенке к воде и по пружинистому трапу вошли в холл первого корабля, потом вошли во второй, из второго — в третий, из третьего — в четвертый... каждый холл, а значит и корабль был сделан в духе какой-то страны с ее символом: холл с Эйфелевой башней, со статуей Свободы, Биг-Беном... наш теплоход, самый последний, оказался именно «египетским»: в углу холла стояла небольшая, но, судя по обколотости и обшарпанности (не было половины головы), подлинная скульптура египетского бога плодородия Мина с довольно внушительным символом плодородия наперевес. Но то, что это наш теплоход, я поняла не по этому, а по сваленным в холле нашим баулам: не все еще успели сюда спуститься, некоторые шли следом за мной. Но, к счастью, символ плодородия был не таким уж гигантским (кому это нужно?) и проходу не мешал. Мы подошли к стойке. Портье смотрел на меня каким-то странным взглядом, как бы восторженным и в то же время обращенным как бы внутрь. Может быть, наркоман? Его дело! Выглядел он, тем не менее, довольно импозантно: белый морской сюртук, высокий лоб, решительный нос, густые брови. Несмотря на свой несколько отрешенный вид, он оценивал каждого довольно цепко: брал паспорт, потом смотрел в какой-то список (кто ему, интересно, его прислал?), но окончательное решение он принимал, глядя на лица... и не только на лица. Меня, например, оценивал долго — явно не только по лицу. Зато оценил, видимо, высоко, дав ключ от первой каюты по коридору (царственно приблизил к себе). Не сам ли это бог Мин во плоти? А боги, как известно, не ошибаются. Правда, египетские боги в своей мифологии наделали ошибок немало.

Митю он, наоборот, оценил слишком низко (или слишком высоко), сослав его в дальний конец коридора, да еще с противоположной стороны. Видимо, в заботы портье входят и заботы о нравственности, и ему не понравилось, что мы с Митей стояли перед ним, слегка прислонясь друг к другу. Правда, в паспортах у нас стоял брачный штамп, но в иностранных паспортах брак не отмечается, и это, видимо, насторожило портье... Так что бог Мин стоит тут, видимо, лишь для красоты! Хотя под покровом ночи, когда усталый портье смежит веки, может быть, мне удастся прокрасться в каюту Мити... или наоборот. Будем молить бога Мина!

Митя доволок мой баул до моей каюты, впихнул, но под бдительным взглядом портье войти не решился и поплелся к себе.

Я села во вращающееся кожаное кресло перед столиком, щелкнула тумблером кондишна... Сверху пошел прохладный ветерок. Уф!

Чуть-чуть отдохнув и расслабившись, я решительно встала и снова пошла на штурм суровой реальности, пинками вбила баул в узкий шкафчик у входа, подняла пластинчатые жалюзи. Да, открывшаяся передо мной картина египетской жизни была далеко не полной. Бетонная стена набережной заканчивалась барьером, поднимающимся над плоскими корабельными крышами. На барьере том сидел старик египтянин в грязно-белом бурнусе, одну ногу подложив под себя, а другую выпростав и повесив над водой, направив в мою сторону. Ничего не могу сказать про первую ногу, но эта вторая нога, которую удалось мне увидеть, была исключительно грязной. Я даже ненадолго задумалась: а видела ли я в своей жизни когда-нибудь такую исключительно грязную ногу? Да пожалуй что и нет! Не напрасно съездила! Кто он был? Покинувшая нас — надеюсь, навсегда! — советская идеологическая машина с ходу назвала бы его безработным. Но почему-то хотелось ей возразить: а искал ли он когда-нибудь настоящую, серьезную работу, любил ли ее? Может быть, это просто портовый босяк, один из любимцев раннего Горького? Скорее всего! К тому же он не просто гордился своей ногой, но и был занят кое-каким делом: перед ним стоял сложный прибор, состоящий из длинной, торчащей из седой бороды изогнутой трубки и находящегося внизу устройства, напоминающего плоский заварной чайник. Из «чайника» вился дымок. Видимо, это и был популярный на Востоке кальян. Я вспомнила, что кальян был у Мары, иногда она им баловалась и давала затянуться мне. Но тот-то был драгоценный, из какого-нибудь эбенового дерева, с подставкой из перегородчатой эмали... Где теперь все это?.. Вопрос чисто лирический и к тому же риторический. Я-то как раз знала где!

Ну хорошо. Полюбовалась на ногу, и хватит. До бесконечности это продолжаться не может. Надо найти силы оторваться от этого. Для начала принять душ. Наполовину подняв платье, я глянула на кальянщика: может, неловко раздеваться перед представителем чужой страны, к тому же перед человеком, видимо, почтенным? А, ладно, решила я, он, мне кажется, слишком самоуглублен. Решительно стянула платье, потом, глянув на неподвижное его лицо, сняла все остальное и сунулась в душ.

Я вышла из него и некоторое время ходила по каюте в чем мать родила. Курильщик не реагировал. Видимо, я не входила в круг его интересов. Вот и хорошо.

Правда, окончательно убедиться в бесстрастности египетского населения мне не удалось: опровержение поступило буквально через минуту. Походив по каюте, я натянула на себя чисто условный сарафанчик, чуть-чуть, скорее условно, прикрывающий самые выдающиеся места. Ну что ж, если все египтяне так же бесстрастны, то наряд этот будет в самый раз — хоть немного подзагорю в октябре, если не удалось это сделать летом. Я намазала лицо, руки и ноги кремом, потом нашла розетку и воткнула фен — хоть и жара, но волосы просушить надо. Некоторое время я веяла на свои длинные рыжие кудри феном, словно улетая. Унесенные феном. Потом, пригнувшись, рассмотрела себя в зеркале над туалетным столиком. Странно, сколько было веснушек, и вот, видимо, от напряженной жизни лицо стало ровным и гладким, от веснушек остались лишь тени. Ничего, веснушек еще наловим!