Евангелие от Магдалины - [67]

— Все ясно. Пошли отсюда! — скомандовал Михалыч, и мы с радостью и облегчением один за другим стали подниматься из этого царства смерти к солнцу и жизни.

Но жизнь оказалась, увы, ничуть не менее жестокой, чем смерть, и наш седой мастер тоже в этой жестокости участвовал. Как только мы вышли из подвала и направились к нашим повозкам, хозяева, нахально загоготав, подстегнули своих лошадей, укатили на дальний конец бесконечной этой площади и оттуда показывали на нас пальцами и хохотали.

— Пошли обратно! — Мудрый Цыпин взял под руку Михалыча. — Эти сволочи не повезут, пока мы тут эти портянки не купим! Ничего!

И они: седой благородный Цыпа и грузный Михалыч, отяжелевший, растерявшийся, на негнущихся ногах, — снова спустились по лестнице.

Цыпа первый показал пример, купив за доллар огромный папирус «Суд Осириса»: бог смерти Анубис вводит грешную душу на суд Осириса, сидящего в двух своих коронах на троне, и два маленьких шакаленка взвешивают душу грешника на весах: на одну чашу кладут душу, а на другую — перо богини справедливости Маат. Что перетянет? Душа должна быть легче — тогда умерший направляется в рай... Когда-то так будут взвешивать и наши души.

Впрочем, и жестокость тоже имеет свои объяснения. Когда мы, снова усевшись в повозки к этим не совсем хорошим мальчикам, ехали мимо дырявых мазанок, к повозкам со всех сторон кидались грязные, тощие, шелудивые дети, вопили, клянчили, а наши отроки, свесившись с облучка, азартно хлестали детишек, хватающихся прямо за вращающиеся спицы, кнутом. Единственное объяснение, которое я смогла найти этому, состояло в том, что и этих отроков, когда они были детьми, так же хлестали старшие. Преемственность поколений. Да, на суде Осириса легче перышка вряд ли будет хоть какая-то душа!

Мы вырвались из удушающего коридора пыли на главную дорогу, и — вот оно, счастье: наконец-то повеяло прохладой, можно было вдохнуть хоть какой-то воздух... Близко Нил!

И вот наша кавалькада цокала по широкой нарядной набережной — Нил был внизу, за перилами, но его не было видно — только по свободному, ничем не закрытому небу с той стороны чувствовалось, что там простор, вода!

Наконец мы свернули на круглую площадку, нависшую над водой. Вот он, Нил, — под обрывом внизу. Ярко-синий, каким он и казался с высоты, с торчащими там и сям из воды яркими мокрыми скалами: чтобы поднять здесь воду и плавать, и строилась Асуанская ГЭС.

И сразу же — без перерыва — пошла новая напасть. Какие-то дикие, встрепанные, запыленные люди подскочили к повозкам и стали вытаскивать наши баулы и куда-то уносить. Опомнившись, наши вцеплялись в свое богатство, те, смеясь, тащили к себе. Самое ужасное, что и наши конные бандиты были с ними заодно: ногами выталкивали из своих кибиток наши баулы и при этом еще радостно хохотали. Никак не привыкнуть к здешнему сервису — даже грабят с улыбкой! Что делать, вокруг ни полиции, ни вообще никаких людей в форме: только бредут по аллее вдоль берега меланхоличные египтяне в белых бурнусах с капюшонами да идут, напряженно улыбаясь, крохотные японцы с фотоаппаратами — ни к кому толком не кинуться с криком: ратуйте!

Да, тяжело русским на чужбине.

Пришлось, как и всегда, надеяться лишь на себя и решать все самой. Я пригляделась к грабителям, отнимающим и уволакивающим наши узлы куда-то вниз, и вдруг заметила, что в форме именно они, грабители. Хотя форма какая-то неказистая — выцветшие бледно-голубые робы, но что-то это значит? А вдруг — матросы? Чем черт не шутит? Похоже на то. Я крикнула: «Отдавайте, они с корабля!» — и, кажется, не ошиблась: наши красно-клетчатые и сине-клетчатые баулы поплыли вниз, по направлению к воде. Но что же получается: они знают нас и наш корабль, на котором мы поплывем? У нас с нашими компьютерами наверняка бы все перепутали. А тут — как несется впереди нас весть о нашем маршруте, если даже мы сами его не знаем? Но все впереди нас всё знают про нас. Каким ветром это доносится?

Красные дьяволята теперь не отпускали нас, цепляли за руки:

— Бакшиш, бакшиш!

Кроме того, что им заплатили при посадке, они требовали еще. Но много ли ласки мы видели от них?

— Нет, не такой уж я друг детей! — пробормотал Митя, вырывая рукав из цепких грязных пальцев юного ямщика.

— Если ты не дашь каждому по десятке, ты меня больше не увидишь! — наседала Мальвинка на папу.

Михалыч мялся. Мальвинка буквально дрожала от страсти. Ей, конечно, казалось, что именно сейчас — ее звездный час, что именно сейчас она борется за справедливость и что эти вот грязноватые хлопцы — самые угнетенные и самые лучшие люди на земле.

Как объяснить ей, что все иначе? Не объяснишь, пока не опалится в этом огне! Михалыч со вздохом протянул ей «полтинник». Мальвинка радостно схватила пятидесятидолларовую бумажку, вскинула ее над головой, как знамя свободы, затем издала победный клич и — вдруг вспрыгнула на облучок к своему «кабальеро», ухватила вожжи, стеганула лошадь, и их коляска помчалась. Вся кавалькада со свистом и улюлюканьем исчезла. Мы смотрели им вслед.

— Боюсь, это она украла звездочку! — шепнул мне Митя.

Корабль дураков

Мы стали спускаться по лестнице. Спустившись до половины, с промежуточной площадки мы увидели корабли. Первый был прижат прямо к бетонной набережной. Чувствовалось, что штормы и волны никогда не колотят этот берег: так спокойно, безмятежно корабль прижался к нему. К первому кораблю прижался второй, к нему — третий. Всего их было шесть — с плоскими крышами. На крышах — лазурные бассейны с белыми шезлонгами вокруг них. В некоторых, зажмурившись и вытянув ноги, сидели люди и загорали.