Евангелие от Магдалины - [47]

«Гроб тети Мары», специально, что ли, такой грязный и неухоженный, стоял на постаменте, словно при прощании. Он был обмотан полупрозрачным скотчем, под верхним мутным слоем виднелись всяческие разрешительные бумаги с печатями, включая эрмитажную. Неужели там все: и старинный реликварий, лиможская эмаль, изображающая «Снятие с креста», и живая ящерица, залитая эмалью, на бесценной лампе Бернарда Палисси, и ложечка в виде обнаженной египетской рабыни, так возбуждавшая Митю (и напоминающая, говорят, молодую Мару), и серебряные «щипцы для орехов в виде любовной пары», похожей на нас? Да, здесь жизни Мары гораздо больше, чем в том фанерном ящике, что мы закопали.

Молодой таможенник с длинными кудрями, выбивающимися из-под фуражки, кинулся к нам. Он схватил Митину руку и начал трясти.

А где же «бездушный бюрократ», которого обещал нам Гуня?

— Живой Варихов! — восторженно заговорил он. — Видел вас только издалека, когда учился в университете! Вы моложе, чем я думал!

— А я и есть моложе, — радостно согласился с ним Митя.

— А то мне приносят всякую чушь! — Он взял из моих рук папку. — Во... ваше завещание... «Свидетельство о смерти» обещали принести... что они — рехнулись?

— Да, немножко обмишулились, — проговорил Митя.

— Так вы хотите... все это вывезти? — Таможенник глянул на список. — Скажите! Если вам это надо — я все сделаю! Вам я верю!

Митя резко вспотел, начал лихорадочно чесаться:

— Э-э...

Думаю, этот праздник любви и дружбы пора кончать.

— Так. Вы нагляделись на него? — Я улыбнулась таможеннику, потом повернулась к Мите: — А теперь молчи.

И через полчаса «второй гроб Мары» выкатился из сумеречного зала. Грузчик катил его к воротам, ведущим на поле.

— Пустили?! — выдохнул Михалыч. Я кивнула, и он запсиховал еще больше: — А зачем везем, не спросили? А сами мы знаем это? Товар... на эту вот... портянку меняем! — Он кивнул на лист факса в руках Сиротки. — Ну, если это лажа, — он глянул на Гуню, потом почему-то на Апопа, — то по земле вам не долго ходить!

Михалыч кинулся за тележкой, что-то втолковывал грузчику — тот не реагировал. Михалыч хлопотал и кудахтал, словно наседка в инкубаторе, где от нее, в сущности, ничего уже не зависит. Гроб вкатился в ворота мимо двух солдат с автоматами. Михалыч остановился, тяжело дыша.

Все двинулись к «чистилищу» — узким прорубям паспортного контроля. Сиротка впереди, как со знаменем, с факсом вызова от фонда «Осирис». Мы с Митей, приотстав, смотрели на них. Апоп — дикий, всклокоченный, всегда чем-то оскорбленный... Тик Михалыча, в обычной жизни почти незаметный, в предчувствии контакта с пограничниками резко усилился — дергалось все лицо. Коренастый Цыпа рядом с тощей остроносой Сироткой напоминали бобра и лису из мультфильма. Стройный Март с его картинными жестами походил даже не на героя мультфильма, а на персонажа какой-то компьютерной игры. СН зачем-то полностью побрил лицо и голову — для того, видимо, чтобы стать более неприметным?

Мы подошли с Митей к бару, где пил кофе Роже.

— Мы улетаем! (Ну ну зан волен!) — сказала ему я.

— By наире па люан! (Далеко вы не улетите!) — зловеще произнес он.

Я не стала переводить это Мите — бесполезно, его не остановишь.

— Теперь, может, уже не полетим?! — спросила я.

Митя вздохнул.

— Группа депутатов Городского собрания с помощниками! — гордо сообщил Гуня, входя в «расщелину» паспортного контроля, хотя, собственно, депутатом Городского собрания был лишь Митя.

Потом мы смотрели, как по наклонке в самолет вкатывают контейнер... грузчики были гиганты, в оранжевых комбинезонах... Оплачено!

Сейчас с неба свалятся эти «казанские черти» — двоюродные мои братики, — им наверняка уже донесли, что мы взлетаем!

— Квикли, квикли! — невольно подражая Мальвинке, которая была тут же (расфуфыренная, не узнать), я подгоняла своих «жеребчиков».

Все расселись нормально. Я сразу прошла к нашему пилоту Агапову в кабину. Ближе к телу! Сколько раз летала на этом «борту» — интересно посмотреть, наконец, как это делается.

— Не помешаю?

— Ты — нет.

— Расскажи, что делаешь! — попросила я Агапова.

— А я уже и не думаю, — проговорил Агапов, лысый крепыш. — Как бы не сбиться теперь. Знаешь, как дедушку спросили: «Когда ты спишь, ты бороду поверх одеяла кладешь или вниз?» После этого дедушка вообще спать перестал! Ну, значит, так... включаем бортпитание, бортовые преобразователи. — Он щелкнул тумблерами. — Разогреваемся. Режим рулежки на малом газу. Ну вот, не дают взлет! — Он прижал левой рукой наушник.

— Это плохо. — Я поглядела на часики.

Из-за горизонта вдруг вырос и понесся по дальней дорожке, обмигивая себя лампочками, длинный самолет с буквами «Татарстан» под иллюминаторами. Вот и братики!

Мы, слегка разворачиваясь, медленно покатились дальше.

— Разрешили? — воскликнула я (уже становилось шумно).

Он кивнул. Мы медленно покатились.

— Знаешь, вообще, почему самолет летает? — поворачиваясь ко мне, прокричал он.

— Одна женщина мне объяснила, что так быстро летит, что земной шар теряется под ним, вниз уходит — и не успеваешь упасть.

— Нет, а серьезно? — спросил Агапов.

Мы вырулили в начало уходящей вдаль бетонной дороги. Солнце било в левый глаз.