Евангелие от Магдалины - [46]

Цыгане с гиком пустились в пляс. Сиротка безмолвствовала, пытаясь пронзить взглядом пространство и увидеть, в какой сказке я нахожусь.

— А нас... выпустят? — Она вдруг всхлипнула.

Совсем расклеилась.

— А ты, что ли, сомневаешься? — удивилась я.

Конечно, не выпустят.

Цыгане тут завели коронную: «К нам приехал наш любимый, Дмитрий Федорович да-ра-гой!» Если Сиротка расслышала здравицу, то, наверное, у нее волосы всюду стали дыбом: уж не на тот свет ли дозвонилась она?

— Ну... едем в Египет? — крикнула я Мите.

Цыгане упоминание Египта, древней своей родины, встретили радостным гвалтом.

— С теми-то? — крикнул Митя. — Ну, если я — единственный их шанс быть хорошими... Едем! — И он присосался к кубку.

— Ну, ты... «единственный шанс»... не напивайся! — сказала я Мите. — Завтра рано!

— А кто напивается? — удивился он.

В общем шуме и гвалте вдруг появился испуганный Роже, он вызвал нас с Митей на кухню (похоже, он все тут знал) и стал шептать, что мы отдаем магическую коллекцию розенкрейцеров из рук дьяволицы Мары прямо в руки Сатаны, — но он, Роже, может еще устроить, чтобы самолет наш посадили в Марселе, а коллекцию отправили в храм.

— Я с вами! — шепнула ему я.

Спали мы в эту ночь из-за обилия гостей, конечно, не так вольготно, как в предыдущую. Тогда мы занимали цельную тахту, а сейчас приладились на какой-то доске на ножках, типа гладильной, ухватив друг друга, как классические борцы. Тем не менее, Митя храпел вольготно. Заснула и я. Проснулась я резко: Митя с закрытыми глазами бормотал что-то на незнакомом языке. Так, находясь в ужасе, я снова заснула. Проснулась я снова резко оттого, что Митя тряс меня. Глаза его были широко открыты и смотрели на меня... Не признал?

— Слушай! — проговорил он.

— Слушаю.

— А батяню моего мы не можем в Египет взять?

— Нет.

— Пач-чему?!

— С батяней твоим мы окончательно запутаемся.

— Ясно!

Он снова резко заснул.

Проснулся он свежий и радостный, как, впрочем, и всякий раз.

— О!.. Где это мы?

Я вкратце объяснила. Он восхитился. Мы оглядели «поле битвы»: все еще спали, кроме Роже. Вместе с ним мы отловили такси.

— А сейчас куда? — спросил Митя.

— В Египет.

— О! То-то я во сне видел зал с колоннами, трон, и я... — Он смущенно осекся.

— Да я уж слышала ваши «тронные речи»! — не удержалась я.

— Что-то такое общее... о детях говорил, — вспомнил Митя. — И там я, получается, друг детей! — Он улыбался.

Но в глазах Роже я заметила ужас.

Может быть, потому, что мы подъехали к нашему дому?

Мы поднялись на этаж. Роже остался в тачке. Только-только светало. Рискнем! Надо бы разжиться бельишком — если, конечно, осталось кое-что.

Дверь наша была элементарно распахнута, вырванный замок валялся на полу. В комнатах наших все было перевернуто — но в общем оставлено. Был только выдвинут и опустошен ящик с носками.

— Это даже трогательно, — сказал Митя.

— Ну... едем? — Я кинула на кровать чемодан. — Не боишься?

— А чего бояться? — сказал Митя и стал вколачивать замок. В комнатах Мары все двери были распахнуты — и не было ничего! Даже тяжелого дубового стола и громадного буфета. Надеюсь, это они не пихают в самолет?

В спальне Мары была оставлена драная тахта, повернутая косо... последняя память о жизни, которой не будет здесь больше никогда.

Перелет

Наше появление в аэропорту было сенсационным, но, главное, своевременным. Стеклянные двери разъехались, и мы вошли в зал. Наши друзья размещались на скамейках у входа на таможню, и Михалыч как раз душил нового «духовного лидера» Гуню.

— Ты говорил: мировая общественность с нами, а нас, как котят, тут топят!

— Прям нельзя спокойно помереть, — пробормотал Митя, и все повернулись к нему.

— Чего надо? — окрысился Михалыч. — Ты ж все нам отписал? — Но Гуню отпустил.

— А что толку-то? — Митя кивнул на Гуню, горделиво «поправляющего перышки».

— Он обещал, что нас городские власти будут провожать, а нас вообще не выпускают! — наябедничала Сиротка, ткнув пальчиком в Гуню.

— Так врубайся в дела... раз жив! — Михалыч добродушно обнял Митю.

Гуня смотрел на Митю с ужасом, как на вурдалака.

— Ну шо... мальчики кровавые в глазах? — добродушно произнес Митя.

— Ты сам завещание подписал! — злобно пробормотал Гуня. — Так что тебе надо еще?

— Да вот решил проветриться... после могилы, — весело сообщил Митя. — Что-то вроде неладно у вас?

— Значит... мы теперь не поедем? — Глазки Мальвинки набухли.

Вся ее кавалькада приехала ее провожать с лошадьми и колясками.

— Покажите... бумаги-то, — проворчал Митя.

Гуня надменно вручил ему папку.

— Предупреждать надо, хотя бы за неделю! — проговорил Гуня, непонятно что имея в виду.

Да, бумаги были на загляденье!

«Академия духовного развития», учрежденная Гуней, настоятельно просила все ветви власти воспоспешествовать международной благотворительной акции обмена добровольных пожертвований граждан России, жертвующих на развитие Детского фонда имени Варихова, знаменитого правозащитника, внесшего первый вклад в этот фонд.

В глазах у Мити сверкнули слезы.

— А ведь он может духовным лидером! — Митя с восхищением глянул на Гуню. — Мне так в жизни не написать!

Большой сумрачный зал нерастаможенных и, наоборот, «затаможенных» вещей напоминал запасник музея. Особенно меня поразила знаменитая картина Репина «Бурлаки на Волге», скромно притулившаяся в уголку... Неужели подлинник?