Евангелие от Антона - [11]
Гордей приоткрыл дверь в дом:
— Аксинья, мы с Артёмом пойдём на разведку на глиняный карьер. Ребятишек я с собой возьму. Матвей, Семён, собирайтесь на речку, захватите ваши рыболовные снасти. Мы с Артёмом пошли, вы нас догоните.
Гордей заглянул в хлев, взял оттуда стоящую у входа цельнодеревянную лопату в виде весла с широкой лопастью, отдал её Артёму.
— Подожди, я ещё топорик на всякий случай возьму, может, что поправить придётся, да хоть ту же лопату слегка заострить. Если жестковато будет для деревянной лопаты, придётся кого–то из ребятишек за железной послать.
Сходил в сени, вернулся с топориком, аккуратно завёрнутым в кусок старой холщёвой тряпки, из которой торчало только топорище. В другой руке за дужку из верёвки нёс деревянную бадейку, размером с ведро. Большинство предметов крестьянского хозяйства были деревянными, а посуда, как правило, глиняная. Металлическими были только те, без которых уж явно не обойтись, относились к ним очень бережно.
15. Местный диссидент
Стали спускаться к речке по тропинке, что шла межой между Гордеевым и Фокиным наделами. Она вела прямо к бане. Потом надо будет повернуть налево и по тропинке, что вдоль реки, пройти мимо Аксиньиного огородного хозяйства в сторону глиняного карьера.
— Гордей, я вот что думаю. Что если нам с Антоном у тебя в бане и ночевать? И вас стеснять не будем, да и нам так удобнее.
— А берегинь не испугаетесь? — это, понял Артём, имелись в виду русалки. — Они по ночам выходят на берег, качаются на ветвях, расчёсывают свои зелёные волосы, заманивают к себе людей, защекочивают их до смерти. А то так ещё и водяной, отец их — косматый, с бородой по колено, злой, проказливый старикашка.
— Нет, мы по ночам на берег выходить не будем. Не поддадимся их заманиваниям.
— Что ж, тогда надо будет соломенные тюфяки приготовить, это Аксинья сегодня сделает, даст чем укрываться.
Обогнули баню, пошли по берегу речки. Вскоре склон к реке стал несколько круче. Вот в нём и овражек. По нему, видимо, весной талые воды в речку стекают. Берега оврага коричнево–красного цвета, практически без травы. Можно сказать — сплошная глина. В одним из них, в довольно–таки покатом месте вырыто углубление в виде пещеры без потолка. Здесь и устроена печь для обжига — высотой с человеческий рост и шириной почти в два шага, довольно–таки глубокая. Стены выложены валунами — каменьями, чуть не с локоть размером, по форме, в основном, плоскими. Выложены так, что образуют сходящийся конусом свод, наверху, там где задняя стена печи — отверстие для выхода дыма. Оно заканчивается трубой, которая сделана из колец, выполненных гончарным способом. Есть и передняя стенка с печным зевом, через который может человек вовнутрь залезть. Рядом стоит заслонка, то есть приставная дверца в виде плетня из прутьев, размером метр на метр, с обеих сторон покрыта слоем глины. Кладка сделана на глиняном растворе, выглядит всё прочно и основательно. Внутри довольно просторно, туда вот кирпичи для обжига и загружают. А пока там видны аккуратно сложенные доски, брусья, какие–то деревянные приспособления.
— Вот и пришли. Из досок соберём подобие стола, удобно будет кирпичи формовать.
Достали из печи тёсанные доски. Артём обратил внимание на то, что вдоль склона оврага, слева от печи, есть несколько как бы невысоких стенок, также выложенных из валунов, скреплённых между собой той же глиной. Положили на них доски, получились отличные стеллажи, слева повыше — по пояс, справа низкие и более прочные, под тяжесть рассчитанные.
— Вот здесь, с левого края, будет стол, на нём кирпичи делать будете и складывать вот сюда, направо. Будет получаться сырец. Вообще–то, можно класть печи и из сырца, когда он полностью высохнет. Но, если заготавливать кирпичи впрок, то их лучше обжигать. Сырец–то, он ведь чем плох? Боится сырости — теряет прочность, по сути дела опять глиной становится. Где его хранить? Только в сухом месте. А если его много надо? Да, и мягок лишку он. Для кладки–то это даже удобно бывает — мастерком его можно в каком хошь месте и очень точно перерубить, хоть наискось, хоть как. Но, допустим, углом скамейки о печку заденешь, и выщербина будет. Нет, кирпичи надо заготавливать впрок только обожжённые. Глина у нас здесь очень хороша — и не жирна, и не тоща. В тощей глине много песка, она шероховата на ощупь, и слишком рассыпчата. Жирная глина на ощупь мягкая. Но если в ней песка совсем мало, при высыхании она трескается. Наша глина в самый раз. Отец учил меня как определять жирность глины. Берёшь кусок и мнёшь его до тех пор, пока не перестанет прилипать к рукам. Делаешь из неё шарик, размером примерно как в три пальца. Кладёшь его на одну дощечку, а сверху начинаешь другой сдавливать. Если глина начинает трескаться при сжатии уже в четверть его высоты, то она тощая. Если она начинает трескаться только когда ты шарик наполовину сожмёшь, то она жирная, в неё надо песок добавлять. Нормальная жирность — это когда трещины появляются при сжатии на одну треть.
— Целая наука!..
— А ты как думал? Это же всё опытом многих людей накапливается. Мне отец передал, ему его отец, тому или тоже отец, или у какого мастера был в подмастерьях — тот обучил. В народе много такой мудрости. Потому что именно такая мудрость нужна чтобы жить и выживать, потому что она всем народом и всеми его предками веками создаётся, копится и передаётся дальше, своим потомкам.
В сборник произведений современного румынского писателя Иоана Григореску (р. 1930) вошли рассказы об антифашистском движении Сопротивления в Румынии и о сегодняшних трудовых буднях.
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.